Литературная Газета - Литературная Газета, 6592 (№ 13/2017)

Иногда «особо неблагонадёжные» просто исчезают.

Автору удалось показать и закрытость, и забытость, и забитость маленького ссыльного городка и создать тревожное ощущение «зоны», как бы слепить из словесного снега тень 1937-го... Почему тень – понятно, но может возникнуть вопрос о сравнении – почему – из снега? Ну, во-первых, полярная зима в зоне-городке кажется вечной, а во-вторых, потому что все выше перечисленные (и другие) достоинства повести сразу тают, если навести прожектор на крайне слабый образ главного героя. И что главное – слабый именно концептуально.

Дело в том, что в городок свезли не всех, а только «всяких либерастов со всей России, чтобы сделать из них нормальное общество», то есть превратить их в «людей с опустошёнными головами». Эти «либерасты» (так их называет чиновник закрытой организации, призванной следить за настроениями эвакуированных), представляющие угрозу для власти, стремящейся сделать из городка и из всей страны «монолит», презентуются автором как единственная умеющая думать прослойка общества. И когда от очередного из них после долгого нахождения в зоне городка останется одна «оболочка, разучившаяся возражать, чувствовать негодование или даже обиду», он сможет вернуться в столицу. То есть главный герой – представитель этой лучшей «думающей» части общества. И каков же он? Это «столичный житель», который свою страну «прекрасно представлял по карте, но совершенно не был готов объять в действительности»; он «успешно работает в любимом глянцевом журнале, который горожане читают за утренним кофе или прозябая в пробке на Третьем кольце»; любимое его занятие – посидеть в баре с приятелем или посмотреть телевизор с развлекательными программами. Правда, однажды он как-то робко признался, что, будучи журналистом, хотел «достучаться до людей. Чтобы их тревожило происходящее в городе, на улице, в стране. Чтобы репортажи были хлёсткими, животрепещущими, помогали что-то исправлять, менять». Это – работая в глянцевом журнале? Занятно.

Но «достучался» герой «Новой реальности» совершенно иначе и до другого. Он моментально в городке предал своего знакомого (который потом бесследно исчез, что дало возможность герою вступить в интимные отношения с его женой), причём сдал он приятеля, не испытав, по сути, никаких угрызений совести, то есть как сказано в повести, «стал самым настоящим осведомителем (или стукачом – разница перестала его тревожить». Но совесть и сразу его не тревожила. Ведь ему, представителю лучшей «думающей» части общества, тут же дали телевизор. «Понимаешь, я разучиваюсь думать», – пишет он в письме к бывшей любимой. Но, простите, судя по тексту, за ним этой способности как-то сразу не замечалось...

Образ главного героя разрушает всю концепцию произведения. Если не предположить, что писатель Константин Куприянов вместе с журналом «Знамя» намеренно жёстко критикуют и просто опускают до уровня полной духовной пустоты «спорные элементы», «либерастов», «которые (…) могут создать в обществе волнения или нежелательные настроения», низводя их до тех, кому «хочется назад в фейсбучик или домой к маме, сдать квартиру, поселиться в Таиланде и ничего не делать. Или даже просто сидеть на диване и ничего не делать. А ещё им не терпится скучковаться в баре и начать перемывать кости президенту и обсуждать, что у нас в России всё только закрывается и ничего не работает».

То есть тех, кто за телевизор продаст всё. Начиная с друга.

Правда, «думающих людей» я представляю как-то иначе, и у меня о них несколько иное мнение...

Владимир Солоухин. „Из ненаписанных рассказов“

Литература / Литература / Эпоха

Теги:Владимир Солоухин , рассказы

Так случилось, что в начале 1980-х я был невольно вовлечён в громкий скандал, связанный с солоухинскими «Ненаписанными рассказами». Они не были опубликованы, но попали в руки компетентных органов. Генсек Андропов решил наводить порядок в культуре с обуздания «русской литературной партии», которая страшила его куда больше прозападного диссидентства. Выбор пал на Солоухина. Опальные тексты раздали писательскому активу и готовили показательную порку. Помню, как секретарь нашего парткома, фронтовик Виктор Иванович Кочетков, вручая мне папку с ксероксом «Ненаписанных рассказов», сказал: «Нашими же руками хотят… Ну-ну…» Экзекуция закончилась конфузом. Перед вами два характерных фрагмента из того «возмутительного» цикла. А моя новая, почти документальная «Ретроповесть» о том громком предперестроечном литературном скандале выйдет в свет осенью.

Юрий Поляков

Как в кино

«Владимирские просёлки» были опубликованы в «Новом мире» летом 1957 года. О них сразу заговорили и устно и письменно. Статьи в газетах, читательские письма в почтовом ящике, поздравления при встрече... А осенью мне предложили в Союзе поехать вместе с другими писателями во Владимир, где намечалось провести семинар молодых литераторов. Из Москвы, кроме меня, руководителями семинара ехали Виктор Васильевич Полторацкий, Константин Мурзада, Ладонщиков и Баныкин. Я с радостью принял это предложение. Город, где прошла моя учебная юность (с четырнадцатилетнего по восемнадцатилетний возраст), где я ещё до войны в 1940 году опубликовал в областной газете первые плохонькие стишки, где живут мои теперешние друзья-коллеги Серёжа Никитин, Иван Ганабин, Сергей Васильевич Ларин (именно он, будучи зам. главного редактора газеты «Призыв», публиковал мои стишки в 1940 году), одним словом, родной город (да и «Владимирские просёлки» названы по нему)... И вот теперь приехать в этот родной город «на коне», «со щитом», в лучах успеха. Конечно же, мне хотелось приехать в родной город в таком новом качестве. Я бывал во Владимире довольно часто, но я впервые ехал сюда после опубликования «Владимирских просёлков». Первый, с кем я встретился, был тот же Сергей Васильевич Ларин. Я ждал восклицаний, объятий, блеска глаз, но вместо этого увидел, что мой приятель странно прячет глаза, смущён и, более того, растерян и не знает, как ему со мной себя вести. Я сразу и напрямик спросил, в чём дело.

– Ты что, ничего разве не знаешь?

– Что я должен знать?

– Ну как же... такая буча... Когда появились твои «Просёлки», а потом и статьи о них в «Литературной газете», в «Литературе и жизни», в других газетах, мы тоже напечатали положительную рецензию. И вдруг – звонок из обкома. Как раз я вёл номер, и разговаривать пришлось мне. Ну, ты знаешь, что мы понимаем под словом «втык».

– Да за что же было вас ругать? Все ведь печатают...

– Мало ли что – все. А мы – владимирские.