Газета Завтра - Газета Завтра 7 (1159 2016)

Проза Веры Галактионовой — явление в русской литературе уникальное. Оно не претендует на успех — истина в успехе не нуждается. И время Галактионовой, золотое время русского мира, ещё наступит. Хотя нет — оно уже наступает.

Ангел времён

Владимир Бондаренко

литература Культура

мысли накануне 70-летия

В России и на самом деле надо жить подольше. Есть страны, где за последние 50 лет почти ничего не происходило. Жизнь идёт и идёт. А у нас с 1946 года, года моего рождения, грандиозные события следовали одно за другим. Я ещё помню отчётливо смерть Иосифа Сталина, плач на улицах, помню начало Оттепели, когда внезапно дочка одного из карельских высоких чиновников Ленка Коцюбинская, сидевшая за соседней партой, вдруг заявила, что Сталин — негодяй, и это поразило даже учительницу, ещё не успевшую осмыслить начало хрущевского правления. Помню первые спутники, за которыми мы наблюдали по вечерам, забравшись на сарайки, полёт Гагарина в космос. Кубинский кризис, когда мы были накануне атомной войны, венгерские события, Чехословакию и затем афганскую операцию. Впрочем, в Афганистане мне довелось побывать как журналисту, объехать все горячие точки, от Герата до Кандагара.

Конфликт с Китаем, вьетнамская война, и так — вплоть до Перестройки.

Но обратимся к литературе, которой и посвящена вся моя жизнь. Литература в тот атеистический период стала для меня и религией, и верой, и смыслом жизни. Книги я полюбил с самого раннего детства. Думаю, любовь к книгам и сделала меня критиком. Как и положено, начинал я со стихов, с каких-то рассказиков, но читать мне было интереснее, чем писать. Наслаждение от чтения было выше, чем наслаждение от творчества. Анализировать книги было интереснее, чем анализировать жизнь.

Впрочем, и в самой литературе тоже события происходили не менее важные, чем в жизни. При мне начинали активизироваться шестидесятники, журнал "Юность", "Коллеги" Василия Аксёнова, "Продолжение легенды" Анатолия Кузнецова, при мне зарождались деревенская проза и тихая лирика, в родном моём журнале "Север" вышло "Привычное дело" Василия Белова. Помню и первые дискуссии патриотов и демократов. Отдельно, уже в качестве не просто литературных, но и общественных событий, воспринимались публикация "Не хлебом единым" Дудинцева в "Новом мире" (как писателя я сразу же оценил не очень высоко, но социальная острота была налицо), затем "Доктор Живаго" и Нобелевская премия Борису Пастернаку…

Постепенно я стал не просто наблюдателем, но и участником — пусть самым рядовым — насыщенной литературной жизни. В 1965 году, полвека назад, была опубликована моя первая заметка в одной из ленинградских газет, а в 1971 году, сорок пять лет назад, в журнале "Север" появилась моя первая статья, и вскоре ещё одна статья в журнале "Юность". Регулярно публиковались мои статьи в задиристом молодёжном петрозаводском "Комсомольце", где я сдружился с Юрой Шлейкиным.

Пришло и первое шумное признание — совершенно неожиданно для меня. В журнале "Север" вышли мои заметки, где я вспоминал про вологодскую ссылку Бердяева и Луначарского, Савинкова и Богданова, цитировал из эмигрантских изданий и Бердяева, и Савинкова. Я и знать не знал, что упоминать их в то время было запрещено, тем более, они были в одной политической ссылке царских времён. Думаю, не знал этих имён и карельский цензор.

И вдруг в главной тогда газете "Правда" появилась обширная статья русофобствующего марксиста Юрия Суровцева с резкой критикой в адрес "молодого критика Владимира Бондаренко" за его "антиленинскую позицию" по русскому национальному вопросу, выраженную в полемических заметках "Сокровенное слово Севера". Карельского цензора изгнали с работы, по поводу моей статьи было принято решение Карельского обкома КПСС. Постановление об ошибочности статьи было цензурным Главлитом разослано по всем литературным изданиям страны, а в Москве состоялось заседание секретариата Союза писателей СССР, посвящённое идеологическим ошибкам журнала "Север".

Так либералы сразу же и загнали меня в русский патриотический лагерь. Далее — работа в "Литературной России", журналах "Октябрь" и "Современная драматургия", завлитом в двух главных театрах страны: Малом и МХАТе, и с 1990 года в газете "День"—"Завтра". В 1997 году основал газету "День литературы". Но о себе писать не хочется, больше о других, значимых литературных событиях , коим я стал свидетелем.

Пишу эти строки 11 февраля, в день рождения Юрия Поликарповича Кузнецова, и не просто в день рождения, а в день его 75-летия. Казалось бы, отмечать юбилей нашего державного гения должны были в Большом театре или в Колонном зале, или, на худой конец, в Большом зале ЦДЛ. Но нет же, еле-еле сумели провести юбилейную конференцию в одной из аудиторий Литинститута, где Юрий Поликарпович многие годы преподавал.

Почему сегодня почти никому, кроме редких ценителей поэзии, не нужна каменная поступь этого поэтического гиганта?

Для примера, в 20-е годы ХХ века так же превозносились имена Бориса Пастернака, Анны Ахматовой и других, и куда-то в тень отбрасывался державный гигант Владимир Маяковский, мало кто из чиновников или литераторов был заинтересован в том, чтобы сохранить о нём память. Его почти не издавали, а правительственные решения об увековечивании его памяти по большей части игнорировались. Понадобилось письмо Лили Брик, честно говоря, написанное ею из самых меркантильных соображений — дабы получить все гонорары за издания Маяковского и другие материальные ценности, — но, тем не менее, для русской и советской поэзии письмо очень нужное и полезное, ибо Иосиф Сталин написал красным карандашом поперёк него: "Товарищ Ежов! Очень прошу Вас обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остаётся лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям — преступление. Жалобы Брик, по-моему, правильны… Сделайте, пожалуйста, всё, что упущено нами. Если моя помощь понадобится, я готов. Привет! И. Сталин"

Слова Сталина мгновенно были приняты к сведению. Письмо было послано Лилей Брик 24 ноября 1935 года. Уже 5 декабря вторая и третья фразы резолюции были напечатаны в "Правде", хотя и с намеренной опечаткой. Вместо "лучший, талантливейший" было опубликовано: "лучший, талантливый". Исправили формулировку лишь в "Правде" 17 декабря, и в этот же день Триумфальную площадь в Москве переименовали в площадь Маяковского. Далее, по словам Пастернака, Маяковского "…стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине".

Лучше бы Пастернак этого не писал, ибо на первую роль столь же принудительно до письма Сталина начинали вводить его самого.