Литературная Газета - Литературная Газета 6586 ( № 6 2017)

Ребёнок, начинающий знакомство с печатным словом со сказок А.С. Пушкина, продолжающий затем читать рассказы Н. Носова, формирующий основы своего представления о любви по рассказам Д. Драгунского («Что любит Мишка?») и понимающий значение честного слова из рассказа о маленьком мальчике А. Пантелеева, повзрослев, не будет скучать над романами Л.Н. Толстого и рассказами А.П. Чехова. Но самое главное – он по своему мировоззрению будет носителем русской культуры, способным при этом осознавать смыслы, заложенные и в романах Ремарка или У. Эко.

Но если с самого начала круг его чтения ограничить «Властелином колец» или даже более глубокими произведениями, но написанными авторами – носителями иной ментальности, то в результате мы получаем поколение, способное, говоря метафорически, любоваться цветущей сакурой, но не замечающее красоты яблоневого сада. Иначе говоря, на нашей земле, благодаря многолетним действиям, направленным на создание искусственных «ментальных кормушек», сегодня появилось целое поколение людей, для которых «великое русское слово» стало пустым звуком.

Публика жаждет забвения

Александр Мелихов, Санкт-Петербург

Когда-то Белинский разъяснил, почему царству реализма не будет конца: боги, герои могут быть интересны в детской поре человечества, а взрослого человека занимают собственные дела. Но для чего деловому человеку читать хотя бы Пушкина, обладавшего «удивительной способностью делать поэтическими самые прозаические предметы»? Ведь как ни важна для истинных ценителей потребность наполнять обыденность красотой, подавляющему большинству литература важна лишь как средство в какой-то жизненной борьбе. Поэтому культовыми книгами могут становиться только те, которые указывают путь – приходят на память «Что делать?», «Мать», «Как закалялась сталь», «Иду на грозу»…

За ними идут книги, помогающие разоблачить тех, кого публика считает угнетателями, – но лишь в том случае, если пробуждают надежду победить. Иначе от жестокой правды прячутся. Именно поэтому во время перестройки с упоением читалась любая чернуха, она говорила: так жить нельзя, и мы так жить не будем. А когда люди поняли, что, можно ли так жить или нельзя, а жить будем как живётся, то и в книгах начали искать того, что либо отвлекает от жизни – фэнтези, либо примиряет с нею – антиутопия: она демонстрирует нам, что мы, оказывается, живём ещё не так плохо, а наши неудачи проистекают не из нашей никчёмности, а из хода вещей.

Публика попроще ищет забвения в боевиках и мелодрамах, но тамошние схватки и бедствия, пусть и с хорошим концом, всё равно напоминают о наших проблемах, поэтому самые простодушные не желают видеть в книге российских имён – пусть любятся и сражаются не Петя и Маша, а Питер и Мэри. Российским снотворным не сравниться с западными.

В разочарованном обществе должна быть популярна и эстетика бессилия, красивого поражения, в высших образцах явленная Чеховым и Хемингуэем, Ремарком, и в молодой прозе я замечаю направление «потерянного поколения», но нашим Ремаркам не хватает кому таланта, а кому красивых декораций, которые в России почему-то выглядят пош­лостью.

Вот почему, на мой взгляд, широкий читатель, включая учителей, которые тоже всего лишь люди, не тянется к современной отечественной литературе: она не даёт надежды, а её разоблачения убивают даже и ту, какая есть. Забвения же серьёзная литература не должна дарить по определению, а эстетизировать разочарование – у нас для этого не хватает красивых напитков, имён и декораций.

Признак „избранности“

Алексей Фёдоров, учитель русского языка и литературы

Может быть, «по контрасту» с серьёзными книгами школьной программы, для понимания которых нужен труд ума и души, в которых перипетии сюжета почти никогда не играют главной роли, учащиеся в свободное время выбирают прямо противоположное: захватывающий событийный ряд, простые и понятные отношения, чёткая система оценок, отсутствие описаний и размышлений.

То есть критерии читательского удовольствия во многом пересекаются с представлением о качественном блокбастере. Думаю, что в этом отношении отечественная массовая литература в целом всё ещё отстаёт от уровня лучших мировых образцов-бестселлеров – может быть, здесь кроется объяснение популярности именно зарубежных авторов.

Что касается тех, кто, выбирая для досугового чтения «серьёзную» литературу, тоже отдаёт приоритет переводной, здесь, на мой взгляд, может быть несколько объяснений. Во-первых, в школьной программе зарубежная литература представлена очень слабо, и обращение к ней может восприниматься как свобода от «обязаловки», как путь для открытия (иногда и демонстрации) своей индивидуальности. Во-вторых, современная зарубежная литература, как мне кажется, в целом менее политизирована, чем отечественная, или, во всяком случае, воспринимается таковой с определённого социокультурного «расстояния». И, в-третьих, никуда не исчезла своеобразная интеллектуальная мода на «приобщение» к западным «артефактам» как признаку «избранности».

ЭталонВыпуск 6 (25)

Спецпроекты ЛГ / Словесник / Классное чтение

Томич Вероника

Теги:Ольга Давыдова , Увековеченный в бронзе. Пушкиниана скульптора Александра Опекушина

Ольга Давыдова. Увековеченный в бронзе. Пушкиниана скульптора Александра Опекушина. М.: МИК, 2016. 216 с.

За годы, прошедшие со дня смерти поэта, создана настоящая скульптурная пушкиниана. Это и бюсты, и статуэтки, и памятники, украшающие площади и парки более чем в сорока странах мира. Общее количество скульптурных изображений Пушкина точно не подсчитано. В одних источниках называется цифра 700, в других – 300. В книге «Памятники Пушкину» (1912) автор С.А. Педашенко описывает 20 памятников, а в 80-х годах прошлого века был издан каталог «311 памятников Пушкину» (Д.А. Гдалин и др.).

Монументы великому русскому поэту можно увидеть практически на всех континентах. Но наибольшее количество памятников, конечно же, находится на родине поэта – в России, а также в странах бывшего СССР. Среди создателей мемориальной пушкинианы такие признанные скульпторы, как Иван Шредер, Роберт Бах, Жозефина Полонская, Илья Гинц­бург, Михаил Кутырин, Карл Берто, Вячеслав Клыков, Михаил Переяславец, Юрий Орехов, Георгий Франгулян, Григорий Потоцкий... Но всегда под номером один останется памятник А.С. Пушкину, открытый в 1880 году на Тверском бульваре в Москве, и автор этого монумента – уроженец земли Ярославской, академик из крепостных Александр Михайлович Опекушин (1838–1923).

Бронзовый Пушкин в центре российской столицы знаком каждому из нас и давно стал олицетворением как самого поэта, так и его творчества. Этот памятник послужил основой для создания многих других, в том числе и самому… Опекушину. Второй (Санкт-Петербург, 1884) и третий (Кишинёв, 1885) монументы Пушкину, а также открытый в 1913 году в подмосковном Остафьеве также принадлежат резцу Опекушина, и все они выполнены не без влияния своего «старшего брата», навечно прописавшегося на Пушкинской площади в Москве.