Юрий Поляков - Созидательный реванш. Сборник интервью

Я об этом совершенно откровенно говорил на круглом столе по проблемам патриотизма, который в Краснодаре собрал президент Путин. И мне кажется, что все-таки не зря говорил. Это очень серьезная проблема, если писателю в России невыгодно и даже опасно быть патриотом. В две тысячи первом году, придя в «Литературную газету», я напечатал интервью с В. Распутиным, имя которого десять лет даже не упоминалось в «ЛГ». И меня сразу стали обвинять во всех грехах, даже черносотенцем называли. Ну какие Распутин, Белов, Кожинов черносотенцы? Они просто русские писатели. Вот такой был накал русофобии в начале двадцать первого века. Впрочем, сегодня мало что изменилось…

Считаю, в России русский вопрос сейчас один из главных. И решать его лучше в интеллектуально-творческой сфере, а не дожидаться, когда на русский марш выйдут не тридцать тысяч, а триста тысяч человек. В субъектах федерации национальный вопрос не такой острый, потому что у власти там в основном национальная элита. В тех республиках, где много русских, это уже начинает вызывать раздражение. Показали недавно репортаж из Уфы: президент встречается с ведущими врачами центральной больницы: ни одного славянского лица — одна титульная нация. А разве Уфа моноэтнический город? Далеко нет. Вот так и вызревают этнические конфликты. В некоторых государствах на территории бывшего СССР русские живут вообще в условиях апартеида. А просвещенная Европа делает вид, что так и надо. Конечно, в русском движении есть свои маргиналы, сумасшедшие, экстремисты, провокаторы. От них надо спокойно избавляться. Но и среди либералов тоже множество неадекватных и буйных персонажей — послушайте «Эхо Москвы»! Но мы ведь из-за этого не объявляем либерализм погромной идеологией…

По-моему, пренебрегая русским народом с его государственническим инстинктом, формировавшимся веками, власть совершает ошибку. История нашего народа сложилась так, что его от гибели спасали именно государственные скрепы. В нем еще со скифских времен живет стремление консолидироваться в мощную общность, необходимую на огромных открытых пространствах Евразии. Я сам, как русский человек, это чувствую на каком-то генетическом уровне. Когда государство начинает распадаться, мне физически становиться плохо. Когда оно начинает укрепляться — мне лучше. У некоторых моих оппонентов наоборот. Когда государство ослабевает, они чувствуют себя лучше, когда укрепляется — они жутко страдают и стараются, засев в СМИ, навязать свои страдания людям с совершенно иным мировидением. И мне больно за нормальных людей, не понимающих, почему их заставляют разделять двухпаспортные муки того же Познера?

— Как вы относитесь к миграции? Мы что, разучились работать и Россия не сможет выжить без приезжих?

— Это продолжение русского вопроса. А также вопроса о социальной ответственности бизнеса и роли государства. У нас в России немало безработных. Если предложить им нормальную заплату и условия, они будут работать. Пусть власть потребует от бизнесменов именно такого подхода — они у нас и так имеют прибыль, от которой какой-нибудь шведский предпринимать просто упал бы в обморок. Государство должно устанавливать правила игры, а не бизнес. Так во всем цивилизованном мире. Вспомним времена Великой депрессии, когда президент Рузвельт обладал полномочиями, сопоставимыми с полномочиями Сталина, если не больше. А про это забывают. Прежде всего, наши либералы-западники.

— Что для вас является главным критерием настоящей литературы?

— Для меня критерий хорошей литературы — это перечитывание. Один раз можно прочитать любую ерунду, поддавшись рекламе, настроению или советам друзей. Но хорошая литература — это такая, которую хочется перечитать. Обратите внимание, книги всех наших букеровских и прочих лауреатов издаются один раз, и больше уже не печатаются. Ну что это за литература такая? Хорошая литература — это та, которая переиздается и перечитывается.

— В литературе вас можно назвать полностью реализованным человеком. И тем не менее есть ли какой-то творческий замысел, который вы не смогли осуществить? Была, есть ли такая мечта?

— Конечно! Как писатель, я двадцать лет пребываю в ситуации замалчивания. Мои книги бойкотируются. Не читателями, конечно, а либеральной критикой, которая контролирует девяносто процентов литературного пространства. Вот пример. В альманахе, редактируемом Н. Ивановой, вышла большая статья критика Данилкина о прозе первого десятилетия нового века. Там есть про всех, даже робких дебютантов. Моя фамилия даже не упомянута. Но я привык. Зато мои книги расходятся большими тиражами, пьесы идут по всей стране, повести и романы экранизируются. Весной на ТВ покажут новый четырехсерийный фильм по «Апофегею» и шестисерийный по «Грибному царю». Меня ставят и в СНГ — в Армении, Грузии, Казахстане, Молдавии… В Белоруссии в Театре киноактера Александр Ефремов готовит одну из моих пьес, сейчас решается — комедию или мелодраму.

В апреле две тысячи двенадцатого вышла третья, заключительная часть моего большого романа «Гипсовый трубач», который я носил в голове лет пятнадцать, а писал шесть лет. Скоро выйдет сводный том в новой редакции, я сильно переработал роман, надеюсь, улучшил… Сейчас сел за новую пьесу. Есть у меня и замыслы новых прозаических вещей. Очень хочу написать книгу о Николае Лескове. Сейчас собираю материал. Интересно, что в ЖЗЛ о Лескове не писали никогда за все время существования серии, ни в советский, ни в постсоветский период. Что наводит на грустные размышления. Надо сказать, судьба Лескова сложилась драматично. Прогрессисты на него обиделись, упорно бойкотировали, отравили ему жизнь. Да и сейчас, через полтора века, не успокоились, недавно вот выбросили из школьной программы, заменив Улицкой. Мне захотелось разобраться в его судьбе и его творчестве.

— Проект Союзного государства России и Белоруссии, которому в этом году исполняется двенадцать лет, пожалуй, самый успешный интеграционный проект на постсоветском пространстве. Для политика критерием успешного завершения проекта может стать создание наднациональных органов управления, принятие конституционного акта, введение единой валюты и т. д. А для вас, как для литератора, для художника, что может стать таким критерием?

— Знаете, я скучаю по дням многонациональной литературы, которые часто проходили при советской власти. Когда собирались прекрасные поэты и прозаики, когда выступали на одной сцене, например, Владимир Соколов или Николай Тряпкин от России, Давид Кугультинов от Калмыкии, Борис Олейник от Украины, от белорусов — Рыгор Бородулин… И когда ты слышишь эту симфонию разноязыких литератур, видишь эту цветущую сложность, понимаешь: без каждого рода-племени, даже самого малого, от века живущего в Евразии, невозможно то плодоносное единство, которое у нас было и еще, верю, будет.