Работа

Если Битломания представляет собой образец массовой культуры (было продано невероятное множество альбомов, но всё вышло из-под контроля, когда миллионы фанатов стали подражать контркультурным замашкам своих кумиров), то появление металла, панка и хип–хопа в начале 1970–х ознаменовало «постфордистскую» эпоху распространения субкультур. Да, на рынке до сих пор есть место для суперзвёзд, но теперь музыкальный рынок распространяется вокруг них в горизонтальной плоскости.

С наступлением 1980–х практически всякий, жаждавший конфликта с системой, оказался изолирован в своей субкультуре. Но и здесь для капитализма возникла угроза: радикальные идеи довольно легко получали поддержку в малочисленных субкультурах. Ранняя хип–хоп сцена образовала прямую связь с борьбой за права цветного населения 1960–х, вдохновив на сопротивление новое поколение изгоев. Андеграундные панк–группы самостоятельно выпускали альбомы и проводили концерты на собственных площадках, развив в результате альтернативную экономику, основанную на принципах «Сделай Сам» (DIY) и антикапиталистических ценностях. Это был прорыв в том смысле, что для распространения подрывных идей использовались форматы, зачастую недоступные рабочему классу и профсоюзным активистам. Но в то е время эти ребята стали пионерами и испытателями новых форм предпринимательской деятельности, проторив путь для менее политизированных исполнителей.

Этот коктейль из антикапиталистических ценностей и мелкого капиталистического предпринимательства оказался крайне нестабильным, но очень мощным. По мере распространения западной культуры всё новые контркультуры присоединялись к антикапиталистическому движению: от Чили до Турции, от Беларуси до Филлипин, заложив основы для интернационализации будущих форм сопротивления. Это совпало по времени с пиком антиглобалистских протестов на рубеже веков. Буйные молодёжные субкультуры помогли радикализовать мировое протестное движение, включавшее в себя на тот момент индейские племена, НПО и остатки независимых рабочих профсоюзов.

На заре XXI века новые технологии придали универсальность сетевым структурам, сформировавшим основы DIY–андеграунда. Интернет сделал каждого обладателя странички в Фэйсбуке потенциальным «вольным художником», одновременно поглощая и подменяя свободу традиционной DIY–культуры. Простота и лёгкость поглощения новых субкультур сделала их слишком слабыми и несерьёзными. Это лишило андеграунд политического содержания, оставив, только эстетически привлекательную внешнюю оболочку (краст–капиталисты вместо анархических и индейских воинов, например).

В наши дни в молодёжной культуре популярны не виниловые пластинки, а ролики на Youtube: быстрые и легко забывающиеся. Субкультуры предыдущих поколений последовательно атомизируются и загоняются во всё более сужающиеся рамки. Это является следствием общей атомизации эксплуатируемых и изгоев. Потребительский выбор более не порождает чётких общественных образований, способных развить радикальный взгляд на окружающую действительность. Вместо этого радикализм сам по себе стал субкультурной нишей, а новейшие субкультуры целиком и полностью переместились в виртуальную реальность Интернета.

Есть ли в эту эру культурной фрагментации хоть что-то, что могло бы нас объединить? Нас объединяет как минимум то, чего все мы лишились. Нам всем отказано в возможности влиять на окружающий мир — если только мы не продадимся сами или не превратим других людей в товар. Над всеми нами довлеют правила и общественные установки, к принятию которых почти никто из нас не имел никакого отношения. Мы все живём в тени суперзвёзд, и даже суперзвёзды живут в тени собственных образов в мире, где реальность подчиняется спектаклю. Каждого и каждую из нас оценивают в соответствии с рыночными критериями. И кажется, что мы можем реализовать себя только в их рамках. Вместо общего чувства принадлежности к какой-то культуре, нас объединяет общее для всех чувства лишённости и бездомности, усиленное нашим молчаливым смирением с ним.

В общем-то, ничто из этого не ново, но никогда ранее это не было столь универсально.

Изменилось и ещё кое-что : теперь, когда где-то происходит бунт, об этом становится известно повсюду.

Некоторые общественные соглашения, вроде частной собственности, создают неравенство в распределении власти и доступа к ресурсам. Некоторые противоположны им. Всегда есть возможности удовлетворить свои потребности без вымогательства и торгашества. Есть способы жить с другими людьми и не пытаться нажиться за их счёт.

Да, в это очень трудно поверить ныне, когда капитализм захватил практически все сферы нашей жизни. Но в мире до сих пор полно примеров того, как можно жить по–другому. Если говорить о производстве, то представьте себе, что уже сейчас соседние коммуны могут сообща строить здания для общего пользования, на которые в обычных условиях уходят многие месяцы кропотливой работы. Вспомните о программном обеспечении с открытым исходным кодом — в рамках этого проекта создаются программы, которые совместно отлаживаются и совершенствуются теми, кто потом их использует. Если вас интересует распределение — есть библиотеки, которые хранят не только книги (фришопы и фримаркеты), или о файлообменных сервисах, где те, кому нужен какой-то файл, сами обеспечивают его циркуляцию в сети. В случае межличностных отношений вспомните о здоровой дружбе и родственных связях, при которых всякий вносит свою лепту в общее благополучие, или о вечеринках и фестивалях, где даже чужаки не чувствуют себя изгоями и веселятся вместе с остальными.

Ни одна из упомянутых моделей не поощряет эгоизм и не умаляет значимость личной инициативы. И все они разрушают представление о глобальном дефиците, ибо чем больше людей трудятся сообща, тем больше можно извлечь совместной выгоды. Должны быть способы распространить эти формы отношений и на другие сферы жизни общества.