Лев Вершинин - Грозная Русь против «смердяковщины»

Были и небыли

Нынче, водя по Сигишоаре туристов, гиды смачно повествуют, как его светлость, сидя в камере, выстругивал малые колышки и с удовольствием сажал на них мышей. Каким образом он их для этого ловил, легенда, правда, умалчивает. На то она и легенда. Одна из многих. И, надо сказать, не самая страшная. Есть и куда круче.

Вот, например, господарь встречает мужика в рваной сорочке. Возмущается: что, дескать, за вид, да еще в воскресный день? «Да вот, – отвечает пахарь, – жена никак не зашьет. Ленивая она у меня…» И князь велит отсечь бедной бабе руки – на что они ей? А чтобы без рук не мучилась, натурально, на кол – это уж само собой.

А вот случай уже из области высокой политики. Турецкие послы на приеме у водэ, как положено, кланяются, но не снимая головных уборов. Непорядок! «У нас в стране обычай такой», – оправдываются послы. Ну что ж, обычай – это похвально. Обычаи надо чтить. И несчастным послам гвоздями прибивают фески к головам.

Или вот: однажды Дракула созвал бояр и спросил, сколько господарей сменилось на их памяти. Самый молодой и то перечислил семерых. Но куда ж это годится, что боярская жизнь настолько длиннее господарской, изумляется Влад – и справедливости ради сразу с приема бояре отправляются на колья.

Еще одна легенда повествует, как избавил водэ Валахию от разбойников. Всех калек с папертей пригласил на пир, а когда начались танцы, велел воинам всех, кто не плясал, вынести вон, а затем окна-двери забить и подпустить «красного петуха» под стреху. Если же кто из огня все же вырывался, то… ну, вы уже поняли, куда его.

Жутковато.

Но можно ведь и с другой стороны посмотреть.

Нет лучше способа одернуть охамевшего соседа, пусть даже он и десятикратно сильнее, чем поступить с его послом так, как Влад с турками. И бояр, менявших господарей как перчатки, тоже увещевать бессмысленно. И калека, под хмельком пустившийся в пляс, вовсе не калека, а мошенник, если не хуже. Недаром же в сказках сказывается, что при Владе – после того самого пира – можно было бросить в уличную пыль золотую монету, а через неделю поднять ее с того самого места. Некому уже было украсть дукат, и новые воры не появлялись. Да и любимую казнь свою водэ не сам придумал. Научился у турок, больших мастеров этого дела.

Трудно, конечно, разобраться, чего во всей этой малоприятной жути больше – правды или все же фольклора. Но ведь и фольклор, как известно, редко фиксируя точные детали, очень верно передает обобщенный образ эпохи. Так что даже если реальный Дракула и не совершал конкретно этих действий, сие не суть важно. Главное, он, вне всяких сомнений, мог их совершить. И народная память сохранила его именно таким – извращенно, от поломанного детства жестоким, но в то же время ироничным, не лишенным некоего «чернушного» чувства юмора. И, что очень важно, зверствующим не ради самих зверств, а исключительно во имя справедливости.

Недаром же он поныне чрезвычайно популярен в народе. Румыны, во всяком случае, крепко обижаются, если Цепеша называют садистом. Для них он – звезда, национальный герой, в сжатые сроки уничтоживший преступность, обеспечивший крестьянам процветание и защиту от боярского беспредела, сколотивший из ничего мощную армию и пусть ненадолго, но сумевший добиться того, что крупные хищники опасались совать нос в норку мелкой, но храброй зверушки. Цена? А вот это, извините, не ваше, господа-иностранцы, дело. Харизматическому лидеру, каковым, без всяких сомнений, был Влад Цепеш, потомки прощают все.

Но вот намеки насчет «вампиризма» отметают с порога.

И правильно делают. Это уже чересчур.

Что в семиградском памфлете князя обозвали «кровопийцей» – это как раз понятно. Что большинство летописцев его всяко обзывают – тоже не бином Ньютона: историю пишут победители. Ясно и почему русское «Сказание о Дракуле воеводе» насквозь пропитано мистикой (например, история зарытых кладов и мертвых стражей перекликается с целым пластом баек о колдунах) – для автора факт перехода в «папизм» бесспорно свидетельствовал о продаже души дьяволу. Но все-таки крови людской реальный Влад не пил. Нет об этом ни единого поминания в летописях, а ведь если бы что-то такое случилось бы, кто-то бы обязательно написал.

Впрочем, тут уже вступают в силу законы жанра.

Если того или иного политического лидера или целое государство решено просто оклеветать, злобные байки иногда могут быть с некоторым просветом: Ричард, по крайней мере, храбр, Макбет тоже храбр, и притом не без совести, Борис Годунов (растоптанный Пушкиным по мотивам Карамзина в угоду Романовым) мудр и не без совести очень и очень. И у каждого из двенадцати оклеветанных Светонием по заказу Флавиев цезарей (кроме разве что Калигулы) тоже есть какие-то сколько-то человеческие черты. Но уж если включается «черная легенда» – и говорил уже, и называл имена, и не устану повторять вновь и вновь, – пиши пропало: человек (или целое государство) становится воплощением всего самого темного и страшного, что только возможно представить, без малейшего намека на возможность хоть чего-то более или менее человеческого. Бездушным сгустком липкой мглы, как король Филипп II в «Легенде о Тиле Уленшпигеле», или «больным зверем в образе человека», как Иван Грозный, или, наконец, натуральным кровососом, как Влад Цепеш.

И тем не менее правда пробивается сквозь асфальт.

В сегодняшней Испании того самого Филиппа чтут как великого патриота и труженика, отдавшего всего себя государственному служению. И в сегодняшней Румынии деяния «великого князя и патриота» дети изучают в школах, там в его честь установлен памятник и даже назван небольшой городок близ Бухареста. Да, признают румыны, водэ жесток был. Но не более прочих коллег-монархов. Время было такое. А что до крови, так оклеветал великого господаря подлый ирландец Брэм Стокер с легионом своих подпевал – и все, кому по сердцу эти грязные байки, могут идти лесом.

Короче говоря, «черная легенда» сошла на нет.

И в Испании, где, впрочем, никогда не приживалась.

И в Румынии.

И кстати, в Англии и Ричард III, и Макбет давно реабилитированы.

Думаю, и России пришло время всерьез задуматься насчет Грозного.

Работая над книгой об Иване Грозном, я то и дело отклонялся то вправо, то влево, на несколько дней, а то и недель уходя в запойное изучение иных периодов русской истории, которая в каждом своем мгновении интересна, итогом чего стала серия очерков о ряде ключевых ее моментов. Казалось бы, известных досконально, а на поверку либо практически неизвестных, либо, как и «Ивановы годы», трактуемых в угоду сиюминутным идеологическим соображениям. Что, на мой взгляд, категорически не похвально. Так что захотелось написать нечто вроде ликбезика. Упаси боже, ни в коем случае не претендуя на какие-то научные открытия, но всего лишь излагая точные, всем известные факты (или, если угодно, исторические и политические моменты) в их естественной последовательности, оценивая события с точки зрения простой бытовой логики и как можно более кратко. Без ненужной романтики. Очерков этих, правда, на отдельный том пока что не накопилось, но дополнить повествование об «Ивановых годах» теми, что уже готовы, лишним, на мой взгляд, не будет. В конце концов, книжка получится приятно пухленькая, а это всегда хорошо…