Владимир Соловьев - 1001 вопрос о прошлом, настоящем и будущем России

Казалось бы, если Господь хотел уничтожить всех нечистых животных, которые, смею заметить, тоже его создания, то вот, пожалуйста, замечательный шанс. Однако он этого не сделал. Мало того, находясь в ковчеге, они не стали чем-то единым. Одно, самое сильное, не уничтожило других. Вообще ни одно животное не было уничтожено, они все мирно сосуществовали, и каждый вышел, сохранив свои индивидуальные черты, – то есть если в ковчег зашли черепашка и крокодил, то оттуда не вышел «чекадрил». Каждый сохранил свои особенные черты.

К чему я это говорю? Весь наш мир подобен ковчегу, и важно понять, что люди должны сохранять национальные черты и уважать собственную религию. Естественно, необходимым фактором является то, чтобы эта религия была монотеистической, то есть чтобы люди верили в единого Бога.

Весь наш мир подобен ковчегу, и важно понять, что люди должны сохранять национальные черты и уважать собственную религию. Естественно, необходимым фактором является то, чтобы эта религия была монотеистической, то есть чтобы люди верили в единого Бога.

Но ни в коей мере не надо пытаться создавать некий экуменизм, не надо забывать и отказываться от традиций религиозных верований своих отцов и бежать из одной монотеистической религии в другую. Чтобы ковчег «Земля» не погиб, необходимо соблюдать правила, действовавшие на Ноевом ковчеге, – взаимоуважение и отсутствие агрессии. Конечно, свою территорию защищать надо, но агрессия и злоба, попытки захвата чужой территории – вещи недопустимые, как и попытки превратить черепашек в крокодилов.

Наверное, я не сумел забыть советское время.

Наверное, телепрограмма не для таких, как я.

Наверное, я не учился в школе во времена ЕГЭ, поэтому люблю думать.

Наверное, меня не интересует жизнь Тимати и глянцево-гламурной чехарды.

Наверное, я бесконечно устарел и погоню за размером яхты воспринимаю как компенсацию врожденных мужских недостатков.

Наверное, я бы с радостью научился закрывать на все глаза и не париться. Но мешает печальная реальность, стучащая серыми каплями дождя в окна.

Я не могу привыкнуть к показательным арестам представителей бизнеса с их немедленным утаптыванием за решетку. Не могу привыкнуть к патологической несуразице, происходящей в правовом поле, к судебным решениям, принимаемым по звонку, за деньги, по письмам ветеранов, не имеющим никакой системности и прозрачности.

Я не могу привыкнуть к тому, что молодые люди с шальными лицами стоят пикетами на улицах Москвы и никто не спросит, на какие деньги весь этот угар.

Я не могу привыкнуть к тому, что назначения на должности никак не связаны с профессиональными навыками кандидатов.

Люди возвращаются во времена советских кухонь – говорят уже не о политике, а о безнадеге. Уходит надежда, поселяется апатия.

Я не могу привыкнуть к тому, что во всем виноват Чубайс, и только Чубайс, а вот люди, два года после него занимавшиеся отраслью, ну совсем не виноваты в трагедии на Саяно-Шушенской ГЭС – ни министр, ни зам какой-нибудь, никто. Ни один человек. Два года прошло, и все равно только Чубайс.

Я не могу привыкнуть к тому, что рестораны забиты чиновниками и силовиками всех мастей, что парковки министерств похожи на выставки дорогих автомобилей, что чиновники отдыхают в самых роскошных отелях мира, что самые дорогие покупки совершают они. Что теперь даже не принято прикрывать бесстыдное богатство, природа происхождения которого не понятна только детям-дебилам.

Я не могу привыкнуть к тому, что при такой роскоши у нас по-прежнему столько брошенных детей и нищих стариков – и в этом никто не виноват.

Я не могу привыкнуть к тому, что у нас такие цены на дорожное строительство – мир над нами хохочет. А когда Ресин дает пояснения, мир закатывается уже в истерических припадках. Власть тоже слышит Ресина и находит правильный ответ – повышает нам еще и транспортный налог.

Я не могу привыкнуть к тому, что таможня сама решает, какой товар сколько стоит, потому что у нее есть план, а остальное не ее забота.

Не хочу я ко всему этому привыкать.

Люди возвращаются во времена советских кухонь – говорят уже не о политике, а о безнадеге. Уходит надежда, поселяется апатия. Я не знаю, каким бизнесом сейчас можно заниматься, – задушат. Защиты от наездов силовиков нет: только договариваться. А аппетиты у них все растут.

При этом ведь и команда у власти сильная, и, хотя ничего уже не говорится по телевидению, но не могут же они не знать и не понимать очевидных вещей. Разве хоть кто-то сомневается в том, что нельзя наполнить бездонную бочку? Сколько можно давать денег «АвтоВАЗу», если все видят, что они просто исчезают? Меняется менеджмент с очередным золотым парашютом, и под угрозой социальной нестабильности выдается очередная порция на распил? Хватит, сколько можно?

Неужели главная тема беседы прозаиков с премьером – писательские дачи? Неужели в блоге президента нет записей о происходящем в судах, да и в целом в стране, и надо обсуждать деревни будущего? Заняться больше нечем?

Что-то я устал… но очень хочется верить, что все еще можно выправить. Не рассуждать, а просто верить, что наверху люди думают не только о дне сегодняшнем. Ведь все же есть проблески, маленькие искорки надежды. Или просто очень хочется в них верить?

Иногда мне кажется, что где-то прозвучала команда и вернулись 30-е годы. Вот только идеологии как таковой пока еще нет. Ее заменяет новая форма ура-патриотизма.

Чаадаев писал о любви к Родине, которая невозможна без ненависти к самым темным страницам ее истории. У нас побеждает посыл совсем иной: мы круче всех – люблю родину, а кто вякнет против – вражина, рвать на части.

Критический взгляд исчезает, появляется опасный блеск в глазах и стремление сплотить ряды: так и до обожания власти останется недалеко – ничему история не учит. Радость от сбивания в стаи заглушает чувство стыда за собственные деяния.

Один из посетителей блога прислал мне письмо, в котором он спрашивал, читаю ли я комментарии к моим записям.

Читаю, хотя иногда это и непросто. Очень разные эмоциональные составляющие. Меня огорчает та легкость, с которой многие из уважаемых посетителей вешают ярлыки и выносят суждения: талантливо – бездарно, казнить – посадить, запретить – уничтожить.

Вспоминается грустная история Сократа, приговоренного демократическим большинством к смертной казни за неудобные беспокоящие беседы. Однако в истории остался Сократ, а не его судьи.