Николай Усков - Неизвестная Россия. История, которая вас удивит

В свою очередь, реформатор отличается от революционера тем, что не нарушает легитимный порядок, проще говоря, он не захватывает власть, но коренным образом меняет политику, осуществляет глубокие структурные преобразования жизни. Таковы были Иван Грозный, Петр Великий, Александр II, Николай II, Сталин, Горбачев. В отличие от них Екатерина захватила власть, чтобы свергнуть тирана и установить новое справедливое, как она считала, правление, которое должно было оправдать ее пребывание на троне. Ее, как помним, называли «спасительницей», а осуществленный императрицей захват власти – «освобождением отечества». Манифест 7 июля 1762 года возвещал: «Ревность к благочестию, любовь к Нашему Российскому Отечеству; а притом усердное всех Наших верноподданных желание видеть Нас на оном Престоле, и чрез Нас получить избавление от приключившихся, а больших еще следовавших Российскому Отечеству опасностей понудили Нас к тому, и Мы Сами не могли не иметь на совести Нашей праведнаго страха, что есть ли бы заблаговременно не исполнили того, чего от Нас самая должность в разсуждении Бога, Его Церькви и веры Святой требовала, чтобы пред страшным Его судом отвечать за сие принуждены были: для чего Он Всевышний Бог, который владеет Царством, и кому хочет дает Его, видя праведное и благочестивое оное Наше намерение самым делом, так оное благословил, что Мы восприяли Самодержавно Наш Престол и освободили от помянутых опасностей Наше Отечество без всякаго кровопролития, и имели удовольствие видеть, с какою любовью, радостью и благодарением оной о Нас Божий промысел все верноподданные Наши приняли, и с каким усердием торжественную Нам в верности, о которой Мы и прежде сего совершенно уверены были, учинили присягу».

Примерно так же был обставлен и переворот 1801 года, погубивший сына Екатерины и приведший к власти любимого внука, Александра I – «буду править по законам и по сердцу своей премудрой бабки», – сообщает он в своем манифесте о восшествии на престол, – то есть не так, как отец. В этом Александр находил оправдание отцеубийства, но, конечно, не извинение ему. Характерно, что в том же русле должен был развиваться и мятеж декабристов. Они намеревались учредить новый легитимный порядок, оправданный дарованием людям счастья. Забавно, что для народа декабристы заготовили и другую легитимацию своих действий, в логике обычного переворота, дескать власть по праву должна вернуться старшему в семье, Константину Павловичу. И жене его, Конституции, – добавляли, с подачи своих офицеров, самые продвинутые из солдат, вовлеченных в восстание.

К революциям в русской истории относятся далее февраль и октябрь 1917 года, а также события 1991 года. Так называемую «первую русскую революцию» 1905–1907 годов придумали большевики, чтобы продемонстрировать наличие «буржуазных» революций в нашей истории, а соответственно доказать готовность России к революции коммунистической. Я бы отнес события 1905–1907 годов к категории обычных волнений – эта серия разрозненных выступлений, лишенных вождя, даже не дотягивала до уровня бунта вроде Разинского или Пугачевского. Так или иначе одним из непременных признаков революции является ее победа. События 1905–1907 годов не привели к смене власти.

Получается, что первую русскую революцию совершила именно Екатерина, если, конечно, не придавать чрезмерного значения мятежу Василия Шуйского в 1606 году, когда толпа «выкликнула» его царем. Страна сползала в Смутное время, и ничего революционного Шуйский совершить уже просто не мог, если вообще собирался. Екатерине же предстояло царствовать 34 года.

Я отправился в эти терминологические разъяснения еще и потому, что некорректно навязывать прошлому умозрительные модели настоящего. Предпочтительнее будет последовать за самообъяснением героев истории. И если современники говорили о событиях 1762 года как о «революции», а Екатерина считала себя «республиканкой», долг историка разобраться в смыслах, которые они вкладывали в эти слова. Наши ассоциации с терминами «революция» и «республика» немного иные, но это, как говорится, наши проблемы, никак не Екатерины или Дашковой. Крайне осторожно следует употреблять и другие понятия из модерного политического лексикона вроде «либерализма», «консерватизма», «реакции», «прогресса», «феодализма», «класса», которым еще предстоит стать в XIX веке тем, чем они являются сегодня.

Когда мы говорим о «либерализме» Екатерины, а потом не обнаруживаем в ее политике симпатий к демократии, – это не значит, что Екатерина лицемерила. Она, как и ее образованные современники, конечно, понимала, что во Франции происходит нечто важное, но совершенно не готова была считать это «Великой буржуазной революцией». Императрица запаслась засахаренными фруктами и собиралась посмотреть, чем дело кончится. Пока что массовая резня, устроенная якобинцами, подтверждала самые худшие представления о демократии. Уже цитированное предсказание Екатерины о Наполеоне – не только следствие ее могучей интуиции, но и дань тогдашней политической науке. Злоупотребления свободой ведут к кровавой анархии, на смену которой обязательно придет тирания цезаря-демагога. Интуиция императрицы и наука, на которую она опиралась, оказались правы. Так и произошло, впрочем, не один раз с тех пор. Будет ли нам лучше, если мы назовем эти взгляды Екатерины «реакционными», а ее «либерализм» – маской?

К тому же казус «демократической» Польши, которую Екатерина разделила с Пруссией и Австрией, уже убеждал императрицу в несовершенстве демократии как способа правления. Демократия, по мнению государыни, ослабляла страну. Собственно, непосредственной причиной второго раздела Польши стала новая Конституция, которая была принята польским Сеймом 3 мая 1791 года. Она превращала Польшу из олигархии с бессильным королем во главе в абсолютную монархию. Екатерина была страшно раздражена: «Надо быть сущими ветрогонами, чтобы так пренебречь своим главным принципом… Король Польский им сказал, что соседи будто бы снова собираются разделить Польшу, и тут все вдруг согласились вручить ему власть самовластную». Иными словами, самодержавную императрицу бесит превращение Польши в «самовластную» монархию. Движут ею вовсе не симпатии к демократии, а страх обрести на своих границах сильное государство, которое будет нелегко сделать своею добычей.

Русские войска вступят в Речь Посполитую в 1792 году под лозунгом защиты древних демократических свобод страны вроде нынешней «федерализации» Украины. Правда, Екатерина будет твердить, что борется с французской заразой на самых своих границах. Она очевидно лукавила, не могли же французские бунтовщики требовать абсолютной монархии. Но это лукавство поддержали другие бенефициары второго раздела Польши – Австрия и Пруссия. Так, образцово-показательные монархии Европы стали поборниками демократии, которую считали неэффективной, а потому выгодной для себя в Польше.