Наталия Метлина - Все о моей мафии

В сентябре 2006 года в питерское Агентство журналистских расследований обратился некий коллекционер. Имени своего он не назвал, действовал через посредников. В письме журналистам он сообщил, что в его распоряжении имеется картина, предположительно кисти Александра Родченко, художника-конструктивиста начала XX века. Его полотна высоко ценятся на Западе, наравне с Кандинским, Малевичем, Татлиным. Аноним предложил журналистам выступить посредниками при передаче правоохранительным органам этой картины. По его мнению, она когда-то была украдена из Эрмитажа, о чем свидетельствовал подрамник с соответствующими номерами и шифрами. Буква Э на раме — обозначает Эрмитаж, РЖ — отдел русской живописи, 1292 — порядковый номер хранения, а цифры наверху — размер холста. Честно говоря, рама произвела на меня серьезное впечатление. Я тогда сказала Константинову, что голову даю на отсечение — когда-то рама висела в Эрмитаже. Но вот про картину я такого бы не сказала. Я сразу заметила на обратной стороне дырки от гвоздиков, то есть на раму была натянута прежде еще какая-то картина. И вот что значит опыт и чутье (это я про себя). Журналисты планировали передать картину в ГУВД. Они были уверены, что это очередная эрмитажная пропажа. Но приехавший на пресс-конференцию начальник антикварного отдела Владимир Кириллов спутал все карты. Накануне он обратился в Эрмитаж и попросил проверить, что числится под номером 1292 Э/РЖ, написанном на подрамнике. Результат оказался ошеломительным — под этим номером значилась картина неизвестного художника второй половины XIX века «Дама в темном платье с кружевной отделкой». Картина была передана в Эрмитаж в 1946 году из Музея этнографии. Но самое главное, что «Дама в темном платье» натянута на совершенно новый сосновый подрамник, а цифры точно соответствуют тем, что были на старом подрамнике с псевдо-Родченко. Кириллов рассказал, что новый подрамник — настоящий, то есть он был заменен во время реставрации несколько лет назад. На сим представитель правоохранительных органов откланялся и покинул пресс-конференцию. Журналисты разбрелись. Но вопрос о подрамниках-двойниках засел в моей голове, как пуля. Как раз в тот день я снимала Ананова и во время интервью показала ему фотографии двух подрамников. Он хорошо знал реставрационную кухню и расставил все точки над «і». Оказывается, в мастерских Эрмитажа существует порядок: если подрамник меняется в процессе реставрации картины по причине ветхости, его списывают и уничтожают. Это по правилам, а на самом деле реставрационные отходы — часть колоссального антикварного бизнеса. Подрамник — это половина картины. Аукционистов порой он интересует куда больше, чем само полотно. И реставраторы вместо уничтожения сбывают их тем, кто занимается изготовлением подделок. На эти подрамники натягивают хорошие копии картин, которые и продают коллекционерам как подлинники, якобы украденные из Эрмитажа. Причем если вещь, краденная из музея, и там есть инвентарный номер — это и хорошо, и плохо. Для официальной продажи на аукционе — плохо, поэтому номера сводили. Но как у нас, так и на Западе между коллекционерами с аукционистом существует прямая налаженная связь. И аукционист имеет список — такому-то Кандинского, такому-то Фаберже и т. д. И коллекционеров, как правило, не интересует происхождение вещи, и они ее покупают, минуя аукцион. Более того, какому-нибудь арабскому шейху у себя в бункере отчасти даже престижно иметь ворованный шедевр. Получается, что те люди, которые проводили реставрацию «Дамы в черном платье», не выбросили подрамник, а продали его. Реставрационные мастерские находятся в помещении музея. Значит, сделала я свой вывод, из Эрмитажа можно вынести не только небольшие по размеру предметы, но и крупные, такие как подрамник. Но ведь кто-то же стоит на выходе из музея. Вопрос охраны стал для меня следующим пунктом расследования и следующим откровением...

Оказывается, Эрмитаж не охраняется милицией. Вернее, сотрудники вневедомственной охраны располагаются только в залах и на входах для посетителей. Их основная задача — следить, чтобы в музей не пронесли бомбу, в залах не дрались школьники, какой-нибудь вандал не испортил полотна и не разбил витрины с экспонатами. А вот директорский вход, через который проходит персонал, и откуда, собственно, выносила Завадская свои трофеи, охраняется службой собственной безопасности музея. Эрмитаж — не единственный, кто отказался от услуг милиционеров. Еще 600 российских музеев не охраняются людьми в форме. Руководители музеев объясняют такое решение непомерно высокими ценами, которые выставляет за свои услуги МВД. Замкнутый круг.

В процессе судебного следствия были сняты обвинения с Максима Шепеля, Ивана Соболева, сына Завадских Николая. Завадский-старший получил небольшой срок по статье «Кража в особо крупных размерах». Но он признал только 52 предмета, а кто украл остальные 174 экспоната, по-прежнему загадка. Но, как ни парадоксально, в деяниях Завадских есть один позитивный момент. Не случись так называемой «кражи века», музейными проблемами государство не занялось бы всерьез. В данный момент создана межведомственная комиссия для ревизии эрмитажных фондов. Ювелирный отдел, в котором хозяйничала Завадская, должны проверять сотрудники Пробирной палаты. Но в Санкт-Петербурге эту структуру представляют четыре человека, и если всех их бросят на Эрмитаж, торговля ювелирными украшениями в Питере и прилегающих областях просто остановится. Многие с опаской говорят о предстоящей проверке. Миллионы единиц хранения на бумаге могут вылиться в гораздо меньшую цифру в реальности. Сегодня Эрмитаж стоит перед выбором — или полностью менять вековой уклад, или оставить все как есть. История с Эрмитажем заставила нас по-другому

взглянуть на то, как мы относимся к национальному достоянию. Огромное количество экспонатов было раздарено советским правительством руководителям дружественных братских республик, и большая часть этих подарков из Эрмитажа. В 90-е годы государству вообще было наплевать на музеи, десятки коллекций просто перестали существовать. И тогда вопрос: что мы оставим детям — подделки и копии, натянутые на ворованные музейные подрамники? Сегодня этот вопрос остается открытым. Таким же открытым, как и большинство служебных входов российских музеев и галерей.

Я очень тепло и нежно отношусь к врачам. Окончательно утвердила меня в этом мой друг и коллега, ведущая программы «Здоровье» Елена Малышева. И уж если тема, над которой я начинаю работать, хоть как-то соприкасается с медициной, я непременно иду к ней за советом. Вот и в этот раз, понимая стопроцентное попадание в зрительский интерес, не скрою, для нас это очень важно, я попросила Лену рассказать мне все, что возможно. Лена знает всех ведущих российских пластических хирургов, но сразу ошарашила меня фразой: среди них есть и настоящие бандиты. Я тогда не слишком внимательно отнеслась к этому заявлению. (Пройдет месяц, и один из хирургов пообещает натянуть мне глаз на противоположную часть организма, вот тогда я почувствую, что такое — медицинский бандитизм.)