Александр Попов - Два Петербурга. Мистический путеводитель

В конце XIX века на территории богадельни было построено несколько часовен. У ворот на Московском тракте стояла часовня, возведенная на средства купца Дойникова и его сыновей, вторая располагалась за храмом, на кладбище. Обе часовни после революции были снесены. Не повезло и кладбищу: могилы умерших в богадельне инвалидов-ветеранов Суворовских походов, Отечественной войны 1812 года, Севастопольской обороны (1854–1856), русско-турецких войн (1828–1829 и 1877–1878), Русско-японской войны (1904–1905), а также могилы солдат Первой мировой войны (1914–1918) были снесены, а на их месте появились захоронения времен Великой Отечественной.

21 декабря 1916 года в морг Чесменской богадельни привезли извлеченный из Невы труп Григория Распутина. Феликс Юсупов, один из соучастников убийства, писал, что «еще задолго до прибытия лиц, назначенных производить вскрытие, вся местность возле Чесменской богадельни была оцеплена значительным отрядом конной и пешей полиции. Вскрытие продолжалось до первого часа ночи и происходило в присутствии ряда видных должностных лиц, представителей полиции и чиновника Министерства внутренних дел». Затем Распутин был отпет в зимней церкви, и тело отправлено на автомобиле, присланном императрицей, в Царское Село.

Богадельня жила на проценты с капитала, и когда в 1917 году банки были реквизированы, то она оказалась без средств к существованию. Осенью 1918 года к старикам-инвалидам подселили детей-сирот, а начавшейся зимой большая часть обитателей обнищавшей, оставшейся без средств к существованию богадельни погибла от тифа и холода. Весной оставшихся в живых стариков перевели на Петроградскую сторону, а детей отправили в районы Поволжья и Урала. В мае 1919-го богадельня окончательно прекратила свое существование, а в ее помещениях расположился Первый лагерь принудительных работ, в просторечии – «Чесменка», один из первых советских концлагерей.

1 июня 1919 года были закрыты обе церкви.

Местные прихожане писали петиции, пытаясь добиться того, чтобы им оставили хотя бы один храм, но все было бесполезно. Только еще раз в теплом храме была совершена служба – на Пасху 1920 года, и присутствовали на ней, помимо пятисот заключенных лагеря, только бывший настоятель отец Иоанн (Попов) и несколько прихожан.

Вместо крестов на купола Иоанновского храма были водружены изображения клещей, молота и наковальни.

Церковной общине разрешили собираться в доме барона Вебера, завод лаков и красок которого находился напротив богадельни, за Московским трактом. Впрочем, это продолжалось недолго. В 1924 году с церкви были сняты колокола, а в июне 1926 года «по просьбе рабочих» фабрики им. Д. И. Менделеева (бывшей Вебера) была закрыта и община, а ее имущество было распределено между рабочими завода.

В концлагере в «Чесменке» успело побывать довольно значительное количество именитых петербуржцев, но самым известным из них стал Петр Бадмаев, знаменитый пропагандист восточной медицины, лечивший до революции царскую семью.

Находясь в заключении на «Шпалерке» (Шпалерная, 25), он написал заявление, в котором описывал, какую пользу мог бы принести государству. Заканчивалось оно фразой: «На основании вышеизложенного во имя коммунистической справедливости прошу вас освободить меня и вернуть к моей трудовой жизни».

Справедливость, как следует из резолюции на заявлении, оказалась в том, что его отправили в «Чесменку». Его дочь Лидия вспоминала об этом так: «С ноября отец был переведен в Чесменский лагерь; этот лагерь находился на другом конце города в пяти километрах от Нарвских ворот (скорее всего, описка, имеются в виду Московские ворота. – Ред. ). Трамвай доходил лишь до ворот, оттуда пешком по шоссе. Можно было доезжать туда поездом-летучкой, курсировавшей от города, но затем идти полем по кочкам и через канавы – путь тоже нелегкий, особенно для мамы. Вагоны подавали нерегулярно, правда, почти пустые, холодные, иногда без стекол. Однажды я так замерзла, что меня оттирали в конторе начальника вокзала; одета была довольно легко: бархатная шубка, из которой я уже выросла, и кожаные сапожки. А морозы доходили до минус 25-ти. Ездить приходилось через день. Передачи были разрешены в любое время. К отцу пускали даже больных на консультацию. Ездили день – мама, день – я.

…В ту зиму свирепствовал тиф. И вот случилось самое страшное. Отец, будучи очень вспыльчивым, погорячился и резко поговорил с комендантом лагеря, за что был переведен в карцер. Помню отчаяние мамы, слезы, которые редко можно было видеть. Бросилась она хлопотать, снова и снова боясь за его жизнь.

Пробыв в ледяном карцере двое суток, отец заболел, обнаружился тиф. Его положили в тифозный барак. Мама добилась разрешения оставаться при нем в палате, мне тоже. Настали страшные дни. Спали мы с матерью на соломенном матрасе в длинном, пустом, холодном коридоре, превращенном в палату; там стояли на случай пустые железные койки. Освещения там не было. Одно из жутких впечатлений было ночью, когда мимо нашей койки выносили умерших. Я спрашивала мать: „Кого это несут, куда?..” Мама закрывала меня своей шубой и твердила: „Спи, спи, я с тобой…”»

Но в итоге, видимо молитвами жены и дочери, Бадмаев выздоровел и даже был освобожден.

Лагерь закрыли в 1922 году и организовали во дворце Первую сельскохозяйственную колонию. Затем здесь был организован дом престарелых, с 1930 года – Автодорожный институт, который в 1940 году реорганизовали в Авиационно-приборостроительный институт. Ныне – Государственный университет аэрокосмического приборостроения (ГУАП).

В Чесменской церкви с 1925 по 1930 год располагался архив Главнауки, с 1930 года – столярные мастерские Автодорожного института. В этом же году сгорел уникальный фельтеновский иконостас. Церковь много раз предлагали разрушить, разобрать на кирпич, но еще с 20-х годов прошлого века она находилось под охраной государства. Охранялась она, правда, не слишком хорошо: на крыше росли деревья, а внутри храма лежали горы мусора.

Но в 1971 году церковь передали Военно-морскому музею, и с декабря 1977-го и до начала 90-х здесь находилась экспозиция, посвященная победе русского флота при Чесме.

В январе 1991 года была зарегистрирована община прихода церкви Святого Иоанна Предтечи, а с 1 июля 1994 года здание церкви было передано в бессрочное пользование Санкт-Петербургской епархии. В 1996 году по чертежам, найденным в Московском военно-историческом архиве, был восстановлен иконостас.