Полина Жеребцова - Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

– Никуда мы не поедем из Чечни! – говорит тетя Таня. – Здесь у нас жилье. А в России что делать? Скитаться? Никакой помощи нет! Кто нашей семье там предоставит квартиру? Государству на нас наплевать! Лучше мы дома погибнем! Здесь наш дом!

03.03.

Вклеиваю в тебя, Дневник, талоны для бедняков. По ним можно бесплатно получать в специальном месте одну булку хлеба каждые два-три дня и одну бутылку масла раз в месяц. Это очень нас выручало. Добилась сих благ для нашей семьи директор школы № 11. Больше мне талоны не дают. Последние четыре талона на хлеб я дарю тебе, Дневник. На добрую память!

Все время собиралась записать событие, которое произошло некоторое время назад. Я как раз тогда с талонами на хлеб пришла в специальное место на остановке “Березка”, куда приезжал грузовик Красного Креста. Толпа голодных людей собралась и бушевала. Каждый хотел пролезть без очереди. Каждый ворчал, что более несчастен и болен, чем другие жаждущие поесть. А те, кто раздает хлеб, то есть команда Красного Креста во главе с иностранцами, разгоняли народ криками, дабы иметь возможность подогнать грузовик к пустому магазину на углу и сгрузить туда булки.

Поскольку я не участвую в подобной неразберихе, то стояла ближе к подъезду жилого дома. Если рассудить, там безопаснее всего. Часты теракты, взрывы, перестрелки. По трассе едут военные машины – значит, ближайшую трассу могут в любой момент обстрелять.

Самая страшная война – партизанская. Непонятно, кто и когда начнет палить. А недалеко от места раздачи хлеба находится база русских военных. Ее видно невооруженным глазом. Там пушки, БТРы и танки.

В небольшом дворике, где я нашла себе временное убежище, уже случались неприятные дела: тут разорвался снаряд, и маленькому ребенку на руках матери осколком срезало голову. Мать, молодая чеченка, осталась совершенно невредима физически, но сошла с ума.

Пока я ждала разгрузки хлеба, то успела заметить, как по кущерям, через кустарники, бегут от военной базы два безоружных русских солдата. Чумазые, грязные. Они бежали к толпе! Люди слегка ошалели, заметив солдатиков, когда те приблизились – их одежда была в крови, и бежали они на последнем издыхании.

У нас тут ни для кого не секрет, что среди военных развита дедовщина и некоторые российские военные издеваются над своими собратьями: бьют, заставляют делать всякие гадости… насилуют. Поэтому, когда один из солдат крикнул:“Мы хотим спасти свою жизнь! Не выдавайте нас, ради бога!”, народ сочувственно закивал головами. Чумазые худенькие солдаты без оружия, у одного из которых я успела заметить жуткий кровоподтек, пробежали мимо толпы и понеслись вверх по улице, где частные дома и много переулков. Какая-то калитка случайно распахнулось – они опрометью влетели туда. Следом мы услышали страшный лязг и грохот. Этот шум издавали их преследователи – другие русские военные. Но вид их был совершенно иной – это были широкоплечие мордовороты, похожие на бойцов элитного спецназа. Они кричали матерные ругательства и от злости вертели в руках, как игрушки, автоматы и пулеметы.

– Где они?! – сурово прохрипел тот из преследователей, что бежал впереди. – Куда побежали?! Отвечайте, а то постреляем всех к черту!

В этот момент вся разномастная толпа бедняков, не сговариваясь, показала в совершено противоположную сторону от той, куда юркнули солдаты. Тогда мордовороты-спецназовцы на всякий случай переспросили представителей Красного Креста:

– Они точно побежали туда?

Представители пожали плечами и с карикатурным русским акцентом ответили:

– Мы не заметить. Не увидеть.

Преследователи, изрыгая ругательства, помчались по ложному следу, обещая жестоко расправиться с убежавшими солдатиками. А простые люди, чеченцы и русские, перестали лезть без очереди – притихли. Довольно быстро получили по булке хлеба и разбрелись по руинам, которые теперь являются нашим общим домом.

08.03.

Кошки мурчат – радуются, что пришла весна! Нюхают воздух и прыгают от счастья. Кошки в Грозном долго не живут. Самая известная мне кошка-долгожитель в Чечне жила три года. Они умирают от голода, от пуль или попадают под машины.

Я ранее писала, что во дворе, где мы сейчас проживаем, в соседнем подъезде живет трудолюбивая многодетная семья. Чеченцы. Главу семьи все дружно зовут Сапожником. Он чинит сапоги и любит выпить. Себя данный господин гордо именует Художником, так как в молодости любил рисовать. Соседи потешаются:

– Эй, Пикассо! – кричат ему вслед и смеются.

Позавчера среди ночи в квартиру Сапожника пожаловали российские военные. (До этого они ломились на первый этаж к торговцам водкой, но те сказали, что в долг спиртное не дадут.) Солдаты схватили Сапожника-Художника, который во хмелю громко пел песни на чеченском языке, и увели. Его старшая дочка бросилась вслед за ним. Остальные малыши побоялись. Матери семейства не было дома. Старшая дочь плакала, просила вернуть отца. Но солдаты его не отпустили. Сказали дочке Сапожника:

– Хочешь увидеть отца живым? Принеси нам завтра ящик водки!

На следующий день, то есть сегодня, рыдая, потому что у них в доме еда бывает не всегда, а день с хлебом и супом запоминается надолго, старшая дочка Сапожника вытащила свои старенькие вещи во двор: юбки, куртку, сапоги, тапочки, сумку.

– Купите за любую цену! – просила она в слезах. – Мне нужно отца вернуть домой! Живым!

Соседи сочувствовали. Кто-то за 20 р. купил тапочки, кто-то за 50 р. сумку. Но всей суммы все равно не набралось. А тут мы с мамой подоспели. Мы получили гонорар за мои стихи, которые были опубликованы в газете, плюс наторговали. Купили картошки, макарон, да еще и двести рублей осталось. Мы считали себя богачами!

Узнав, что приключилось, мы опечалились: непонятно, жив ли еще Сапожник-Художник или семье отдадут то, что от него осталось. Ведь даже истерзанные трупы военные продают за деньги! Поэтому не раздумывая мы отдали свои сбережения юной соседке. Она обрадовалась. Протянула куртку коричневого цвета, очень симпатичную. Мне куртка сразу понравилась, но я спросила:

– А ты в чем будешь ходить?

– У меня еще куртка есть, другая, серого цвета. Мне дали с гуманитарной помощью в Ингушетии! – сообщила девушка. – А эта куртка не моя. Она старая, мне ее подарила соседка, что живет через улицу.

Я пришла домой, надела куртку. Боже мой! Красота неописуемая! Вместо моей потертой, болоньевой страшилы на мне была куртка под “кожу”!

Художник-Сапожник вернулся домой. Но теперь сидит тихо. Песен не поет.

19.03.

Мы сидели на скамейке. Подошла Люда с внучкой Айшей.

Русская женщина очень боится чеченца, который их семьей грозно командует, но уехать ей некуда. Люда рассказала, что недавно пошла на христианское кладбище в нашем районе. Хотела отыскать могилу матери.