Дмитрий Губин - Налог на Родину. Очерки тучных времен

И тогда я отвечаю тем, с чего начал эту статью. Петербург – это очень русский город. А Москва – вообще не город. Она – большой бизнес-центр, довольно европейски организованный. Но что организация его работы зависит не столько от талантов Юрия Лужкова или его жены (пока еще опережающей по богатствам сына Валентины Матвиенко), а, как ни странно, от обилия чиновников и бюрократии. Потому что эти чиновники, совокупно, вместе со своими родственниками и друзьями, любовницами и любовниками, дворней и челядью образуют могущественный класс, способный потребовать от мэра Москвы содержать Москву в чистоте и европейском порядке. Это не рядовые москвичи, а люди на машинах со спецномерами и сигналами не просто не желают видеть ржавые крыши из своих пентхаусов, но и способны пролоббировать улучшение вида. И если Лужков перекроет Кутузовский проспект на неопределенный срок, то главные доминантные самцы в чиновничьей популяции легко позвонят мэру по «первой вертушке» и вежливо поинтересуются, не надоело ли ему быть мэром (а его жене – миллиардершей)? Так что Лужков вынужден держать офисную планку.

А Матвиенко – кто позвонит? Наместник цезаря прокуратор Клебанов? Да хоть полгорода на полгода она перекрой! Чиновник в Петербурге мелок и хлипок. Вот если бы в Питере жили начальники ФСБ, да МВД, да МО, да ФСО… Ведь правительство у нас, как еще Пушкин говаривал, – единственный европеец.

– Значит, в Питере безнадега? – приунывают друзья, но я говорю, что в том и русскость, чтобы в отчаянии не видеть безнадежности, у нас холода сменяет оттепель, и не мы ли недавно общими усилиями прокатывали на свободных выборах Собчака (м-да… пришел крепкий хозяйственник Яковлев, из свершений которого в истории осталось мощение мостовых плиткой, производимой, по слухам, на заводах родни)? И слабость наших чиновников позволяет расти малому бизнесу, благодаря которому в Питере тысяча мини-отелей и сотни корабликов на воде, которые, кстати, суммарно стимулируют орды туристов не хуже Исаакия и Эрмитажа, а в Москве подобного чуда и в помине нет. И вообще, орел на российском гербе – двуглавый.

На что друзья замечают, что герб Петербурга – двухъякорный, однако же корабль на двух якорях никуда не плывет.

И я, в порядке алаверды, отвечаю, что кораблик на шпиле Адмиралтейства пусть не плывет, однако же вертится.

И хорошо ведь показывает, откуда ветер дует!

В московской булочной «Хлеб & Ко» французский багет стоит 60 рублей. Это в 1,6 раза дороже такого же из парижской булочной Brioche Doree. Знакомые, знающие мою любовь к Парижу, смеются, что я плачу налог на Францию. Они не правы. Я плачу налог на Россию

Друзья мои, в нашем родном Отечестве с точки зрения цен – сумасшедший дом. Если в 1990-х меркантильная мораль (а другой у нас с тех пор и до сих пор нет) оправдывала реалии Отечества формулой «пусть хуже, чем на Западе, зато сильно дешевле», то новая реальность такова: если одинаково по качеству, то дороже (как мой багет). Если одинаково по цене, то хуже (как, например, съемное жилье). И все чаще и чаще – разом и дороже, и хуже (как, например, отдых в Сочи).

Причем этот феномен распространяется уже и на сферы, где дешевизна российской жизни имела, казалось бы, вечный гандикап – продукты, общепит, транспорт, медицина, коммунальные платежи.

Даже метро – разовая поездка на котором в Москве пока еще в 1,5 раза дешевле такой же в большинстве из европейских столиц – оказывается не дешевле, если учесть, что в большинстве европейских столиц билет един на все виды транспорта и действует в течение часа с пересадками. (А, скажем, лекарства у нас по сравнению с Францией дороже в несопоставимое число раз, поскольку французам социальное страхование расходы на лекарства компенсирует.)

Сегодня в России дороже, чем в средней западноевропейской стране автомобили, одежда, железнодорожный транспорт (это в абсолютных величинах); жилье и образование (в относительных, а в Москве – и в абсолютных). Моя университетская подруга вышла замуж за шведа и в Швеции живет; этим летом она привезла мужа и сына в русскую столицу. Я их затащил на Большую Никитскую, дабы показать один увитый плющом дом, на балконе которого владелец устроил голубятню. На беду, по пути оказалось кафе «Кофемания», про которое я слышал, что модное место. Мы взяли чай, лимонад, мохито и пиво. Когда принесли счет под 3 ООО рублей, брови у шведа взлетели вверх, как те самые голуби.

При этом обращу внимание на важный момент. Нынешнее положение дел – «либо хуже, либо дороже, либо хуже и дороже» – не объяснить скверной организацией дел в одном отдельно взятом заведении. Да, в Brioche Doree дюжину посетителей обслуживают две продавщицы, улыбаясь и перекидываясь с каждым парой фраз, – а в «Хлеб & Ко» на меня раздраженно смотрят целых три, хотя я в магазинчике один (и я понимаю одну из причин раздражения: их зарплата в три-пять раз ниже зарплат их парижских коллег). Но так же на меня будут смотреть и в других магазинах.

Явление «хуже-дороже» – институционально для современной России, как Эйнштейново «пространство-время» институционально для современной физики.

«Хуже-дороже», бьющее по голове почти любого россиянина – и чем россиянин беднее, тем больнее, – это экстраполяция, перенос в ежедневную жизнь явлений и предметов, происходящих там, наверху, на политических, экономических, идеологических небесах. Это, так сказать, ливень, вымывающий деньги из российской почвы. И дождевых туч я для себя выделяю три. Это инфраструктура; это общественный строй; это национальная идея.

Эксперты из центра «Э» (по борьбе с экстремизмом), проверявшие этим летом на предмет экстремизма тираж задержанного в Петербурге доклада Бориса Немцова и Владимира Милова «Путин. Итоги. 10 лет», выпуская доклад на волю, сказали, что он полон «демагогических манипулятивных приемов на фоне слабого и скучного текста». Центр «Э» – он, если не путаю, наследник 18-го отдела расформированного не так давно УБОПа. Понятно: стилист на стилисте сидит.

Однако всем прочим я бы посоветовал в слабом и скучном тексте отыскать главу «Эх, дороги…» (название беспомощное, тут я с э-стилистами согласен). Однако приведенные данные впечатляют.

Если в Китае, утверждают Немцов с Миловым, за последние 20 лет в строй было введено 60 ООО км скоростных автотрасс, а в США насчитывается 73 ООО км межштатных скоростных хайвеев, то в России всего 49 ООО км федеральных дорог, причем 92 % из них имеют всего две полосы, а две трети не соответствуют нормативам качества (тут, думаю, оппозиционеры реальности льстят. Качеству, виденному мной в США, Китае, Германии и Франции, в России не соответствует 99,9 % дорог). Кроме того, всего в США 4 200 000 км дорог с асфальтовым покрытием, в России – в 6 (шесть!) раз меньше.