Константин Романенко - Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя

Сталин не случайно настаивал на формулировании в международном праве понятия «нападения» как синонима «агрессии». Еще выдающийся немецкий стратег Клаузевиц писал: «Политика, к сожалению, неотделима от стратегии. Политика пользуется войной для достижения своих целей и имеет решающее влияние на ее конец.

В начальный период войны в связи с массированным передвижением войск по обе стороны границы, вызванным подготовкой к нападению или обороне, а также в связи с неминуемыми провокациями или действиями, которые могут быть расценены как провокации, бывает трудно определить, кто является инициатором конфликта (курсивы мои. – К.Р .). В начальный период войны бывает трудно доказать, кто в действительности является агрессором, а кто – жертвой агрессии».

Сталин внимательнейшим образом изучал не только труды Клаузевица, но и других военных профессионалов и прекрасно осознавал смысл этого соображения. Именно отсутствие международной правовой нормы в определении понятия агрессии в 1941 году вынудит его отказаться от нанесения упреждающего удара по войскам Германии, – как это предлагали Тимошенко и Жуков, – сосредоточившимся к 22 июня у советских границ. В отличие от двух недальновидных военных он осознавал всю пагубность последствий такого шага. Он отдавал себе полный отчет в том, что в случае нанесения советскими войсками первого удара весь «цивилизованный» мир взвоет и, обвиняя СССР в агрессии, поддержит Германию. Но главное – у него не было гарантий, что в случае нанесения опрежающего удара Красная Армия сможет сразу взять инициативу в свои руки.

Именно поэтому Сталин позволил Гитлеру продемонстрировать в 1941 году всю агрессивность германской политики. То, что это было единственно правильным решением, история подтвердила в августе 2008 г. Конечно, органы госбезопасности России знали о подготовке Саакашвили вторжения в Южную Осетию. Грузия даже не скрывала своих намерений. Все ее телеканалы транслировали кадры продвижения военной техники к границам соседей, перемежая их клипами, в которых, под бодрые песни на фоне картин живописного леса, «лихие парни» в форме вели наступление. Российский Президент и глава Правительства оказались перед такой же дилеммой, как и Сталин. О сложности ситуации свидетельствовало совещание Медведева и Путина, показанное по телевидению. С почти мучительным напряжением на лицах они приняли решение о вмешательстве страны в эти события на стороне осетин и лишь после того, как грузинские шакалы расстреляли ракетами Цхинвал и его окрестности. Но и очевидность ситуации не предотвратила информационную травлю России со стороны западных политиков и СМИ, поддержавших агрессора.

Безусловно, проблемы и трудности, стоявшие перед Сталиным в предвоенное время, были многократно сложнее, чем у современных руководителей государства. Поэтому, предпринимая последовательные дипломатические шаги для установления в Европе мира на основе принципов коллективной безопасности, Советский Союз не мог открыто вмешаться и в военные действия, начавшиеся в Испании. Поддержка испанскому республиканскому правительству осуществлялась через общественные организации. К концу октября 1936 г. трудящиеся СССР собрали в фонд помощи Республики около 60 млн рублей; более 65 млн рублей в 1936–1937 гг. внесли и советские профсоюзы. Кредит в 85 млн долларов предоставило испанскому правительству Советское государство. С октября 1936 г. по сентябрь 1937 г. СССР направил в Испанию 23 транспорта с танками, самолетами и другим вооружением. Многие сотни советских военнослужащих-добровольцев сражались в рядах интернациональных бригад.

Советская власть дала равные права для проявления деловой и творческой активности всем народам. Причем, готовясь принять новую Конституцию, Сталин предпринял шаги по пресечению экстремизма и восстановлению уважительного отношения к российской истории и народным традициям. Троцкий воспринял такую тенденцию, как «контрреволюцию», «Термидор» и отказ от революционных завоеваний, разразившись серией статей, опубликованных в «Бюллетене оппозиции» и левой печати.

Вадим Кожинов приводит его рассуждения по поводу семьи: «Ныне в этой немаловажной проблеме произошел крутой поворот… правда, еще без бога. Забота об авторитете старших повела уже к изменению политики в отношении к религии… Ныне штурм небес, как штурм семьи, приостановлен… но это только первый этап…» [67]. Троцкий возмущался и Постановлением ЦИК от 20 апреля 1936 года о восстановлении традиций казачества. Он писал: «Восстановление казачьих лампасов и чубов есть, несомненно, одно из самых ярких выражений Термидора! Еще более оглушительный удар нанесен принципам Октябрьской революции декретом, восстанавливающим офицерский корпус во всем его буржуазном великолепии… Реформаторы не сочли нужным изобрести для восстановляемых чинов свежие названия…» Речь идет о введении в сентябре 1935 года званий: лейтенант, капитан, майор, полковник.

Конкретизируя понятие «реакция» и «контрреволюция», Троцкий возмущался: «Вчерашние классовые враги успешно ассимилируются советским обществом… Ввиду успешного проведения коллективизации «дети кулаков не должны отвечать за своих отцов…», правительство приступило к отмене ограничений, связанных с социальным происхождением [68].

Но если восстановление традиций, уничтоженных в 1917 году, и стало лишь мерой идеологического характера, а возвращение избирательных прав «лишенцам» Конституцией 1936 года ликвидацией социальных ограничений, то к этому времени люди самых отдаленных окраин получили возможность для реализации всего потенциала своих талантов. Тогда почему в стране произошли репрессии?

25 февраля 1956 года на «закрытом заседании» XX съезда КПСС Хрущев выступил с докладом, уже вскоре ставшим известным в пересказе участников партийных и комсомольских собраний, на которых текст зачитывался. С этого момента и до начала так называемой перестройки в Советском Союзе будет тиражироваться, будто бы репрессии 1937 года стали следствием «культа личности Сталина». Хрущев утверждал: «Сосредоточение необъятной власти в руках одного лица», требовавшего «безоговорочного подчинения его мнению. Тот, кто сопротивлялся этому или старался доказывать свою точку зрения, свою правоту, тот был обречен на исключение из руководства коллектива с последующим моральным и физическим уничтожением… жертвами деспотизма Сталина оказались многие честные, преданные делу коммунизма, выдающиеся деятели партии и рядовые работники партии» [69].

Сегодня даже смешно читать этот демагогический бред полуграмотного человека. Как можно связывать «культ», то есть «почитание сущности или предметов», с проявлением «деспотизма»? Тем более что к 1937 году по отношению к Сталину не было никакого чрезмерного почитания, и то, что его портреты носили на демонстрациях, являлось лишь выражением уважения к партии. Так же ритуально носили и портреты всех членов Политбюро. Причем еще в годы Гражданской войны такую идеологическую моду внедрил Троцкий, изображение которого на плакатах тиражировалось в массовых масштабах. Впрочем, и в современной России вряд ли можно отыскать кабинет чиновника, в котором нет портрета главы государства.