Джаред Тейлор - Лицом к лицу с расой

Когда-то наш офис искал для себя девиз, в котором бы заключалась наша философия. Кто-то шутя предложил такой: «У каждого должен быть одиннадцатый шанс!».

И всё же я либерал. Я считаю, что те из нас, кто может обеспечить изобилие, должны обеспечить основные нужды, — еду, жильё, медицинское обслуживание, — для тех, кто о себе заботиться не может. Я полагаю, что у нас есть эта обязанность даже перед теми, кто позаботиться о себе может, но этого не делает. Такое мировоззрение требует сострадания и готовности действовать.

Мой опыт научил меня, что мы живём в стране, в которой суд присяжных скорее всего засудит негра, совершившего преступление против белого. Даже самые глупые чёрные знают это. Если бы так не было, то преступлений чёрных против белых было бы намного больше.

Однако мой опыт также научил меня тому, что чёрные отличаются почти во всех аспектах от всех других людей. Они не способны рассуждать так же, как все люди. Они не умеют общаться так же, как остальные. Они не в состоянии управлять импульсами своего организма. Они представляют угрозу всем, кто стоит на их пути, — чёрным и нечёрным, без разницы.

Как решить эту проблему, я не знаю. Но, я знаю, что плохо обманывать общество. К какому бы решению ни пришли, оно должно основываться на правде, а не на том, что мы думаем, является правдой. Что касается меня, то я продолжу исполнять свой долг защищать права всех тех, кому я нужен.

Эта статья впервые была опубликована в интернет-выпуске «Американского Возрождения» за 9 мая 2014 г.

Это — интервью с Денисом Руисом, 50-летним программистом, который живёт с женой и дочерью под Филадельфией. Незадолго до этого интервью, он узнал, что у него была неходжкинская лимфома, одна из форм рака.

Я вырос в 1950-х годах в небольшом городке под названием Фэрвью-Виллидж в южном Джерси. Это место было специально распланировано человеком по имени Личфилд, и представляло из себя приятное место жительства для работников верфи в соседнем Камдене. Населённый пункт Фэрвью-Виллидж был образцом садово-парковой архитектуры. Кирпичные дома были соединены по четыре друг с другом, иногда по два, образуя ряды зданий, но ряды были не сплошными. У каждого здания был дворик, и в каждом таком блоке были зоны общего пользования. В некоторых блоках вообще не было построек, — только трава и деревья. Там жители выгуливали собак, а дети играли в футбол.

Там посадили дубы, и к тому времени, когда я там жил, эти дубы уже были мощными гигантами, по полметра в обхвате. Там была городская площадь с парковыми скамейками, и люди сидели и разговаривали и знакомились друг с другом, работали магазины и организации. Городок был полноценной социальноэкономической единицей. Сейчас, оглядываясь в прошлое, на район, в котором я вырос, парки и тенистые улицы, место это кажется мне просто идиллией. У нас жил человек, который раньше жил в Англии, и он говорил, что Фэрвью-Виллидж вполне походил на небольшой английский город.

В конце 1950-х, экономические изменения оказали значительное влияние на мой родной городок. Верфь закрылась, закрылся завод по металлоизделиям, на которых работало много людей. Городок, таким образом, опустился в депрессию. Но, думаю, что к концу 1970-х он мог бы перелицеваться, так как стали появляться другие компании, отражающие отход от индустриализации — я, например, занимаюсь компьютерным бизнесом. Но происходило не это, происходило совсем другое — интеграция цветных.

До того, как это объявили незаконным, риелторы Фэрвью-Виллиджа показывали дома только белым семьям. Это назвали несправедливым, но, это отражало желания людей, живших в городке. Они хотели жить среди себе подобных. Они хотели жить среди белых. Сейчас на это можно смотреть, как на высочайшую форму самоопределения — люди определяли состав собственного общества, решая, что составляет их общественную жизнь и определяя свои собственные стандарты.

И какое это имеет значение, если их стандарты казались кому-то неразумными или аморальными? Люди имели право решать, с кем рядом им жить. И это не вопрос разумности и морали. Это вопрос человечности. Не то, чтобы они испытывали к кому-то неприязнь; просто им самим было лучше знать, какая им нужна атмосфера. Когда риелторы изучали людей и показывали дома только белым, это был не заговор. Они выражали приверженность обществу, частью которого они были. Но, конечно, о проблеме такими категориями никогда не говорили, и в конце 60-х, начале 70-х риелторы, после ряда судебных исков, были вынуждены начать продавать дома чёрным и всем, кто хотел поселиться в гороке.

Многие чёрные переехали по «Восьмой программе». Восьмая Программа — это часть закона, согласно которому правительство субсидирует жильё бедным меньшинствам и поэтому они могли позволить себе переехать в белые районы. «Восьмая Программа» обернулась смертельным ядом для Фэрвью-Виллиджа моей юности.

Район, где я вырос, теперь бросовая земля. Белые всё ещё составляют большинство — их 55 процентов, — но Фэрвью-Виллидж уже встал на путь типичного чёрного городского района. Когда я там жил, ирландец по имени Фред Фаган высаживал новые деревья, когда старые умирали. Теперь, тот молодняк могучие деревья. Если дерево умирает сейчас, новое уже никто не высаживает. Кругом битое стекло, а аллеи перегорожены поломанными тележками из супермаркета. Многие старые кирпичные дома отделаны каким-то ужасным сайдингом. Когда я был маленьким, люди делали ремонт и реставрацию, придерживаясь архитектурного стиля всего города. Теперь, все здания отличаются друг от друга, общего стиля фасадов нет даже у двух домов. Раньше были загородки и белые частоколы, которые дополняли общий стиль района.

Моя мать все еще живёт там. Когда, приехав туда, я выхожу из автомобиля, я спрашиваю: «Что, засада?

На меня никто не нападёт?». Недавно на мою мать напал чёрный подросток, ударил её и отобрал у неё кошелек. Такое было неслыханным в старое время, но сейчас это обычное дело. Я видел, как арестовали негритянку, грабившую магазины «Сэвэн-илэвэн» через дорогу.

Когда я рос, дети ходили по городу без ограничений. Мы ходили в лес, исследовали ручей. Сейчас же нельзя выпустить ребёнка из дома. Только в этом году два негра похитили молодую белую женщину, оттащили её туда, где мы в детстве играли в мяч, изнасиловали и убили её. Там регулярно происходят самые отвратительные преступления.

В моём старом родном городке у людей уже нет того чувства связанности друг с другом. Белый подросток повесился в своей спальне. Перед тем, как это сделать, он долго в одиночку слушал рэп-музыку. Сегодня такое количество поп-музыки становится уже зловещим, а для кого-то, как для того парнишки, даже смертельным. Прежде вероятность таких случаев была несравненно ниже, ведь у этого мальчика был бы совсем иной образ жизни и поддерживающее его белое сообщество.