Михаил Делягин - Империя в прыжке. Китай изнутри...

Китайская культура, включая механизм управления, таким образом, переваривала все внутренние и внешние разрушающие влияния, сохраняя себя в целости и медленно совершенствуясь, несмотря на действительно чудовищные социальные катаклизмы и колоссальные жертвы.

Как шутят синологи (но, разумеется, всего лишь только шутят в расчете на не интересующуюся темой аудиторию), первая безупречно мирная передача власти за всю историю случилась в Китае в 2002 году, — «возможно, из-за общего эмоционального шока, вызванного терактами 11 сентября предыдущего года».

Накопление значительного количества внешних вызовов и внутренних диспропорций позволяет предположить, что в настоящее время Китай приближается к моменту качественного перелома, традиционной смены тенденции от возвышения к новому провалу и погружению во внутреннюю смуту.

Самые разнообразные показатели — от динамики экономического развития до перерождения правящей элиты из патриотов в менеджеров и смены общественной психологии — вместе с рядом профессиональных синологов указывают на 2017–2019 годы как на период возможного драматического катаклизма.

Разумеется, он далеко не предопределен, и Китай теоретически может не только преодолеть, но и попросту не допустить его. Вместе с тем по ряду направлений своего развития, — и далеко не только по рассмотренным выше экономическим, экологическим и социально-психологическим параметрам, — Китай вплотную приблизился к пределу своих возможностей, кажущемуся объективным.

Прежде всего, бурное, уверенное и, что не менее важно, независимое развитие Китая поневоле превратило его во второе по значимости и влиянию государство мира после США.

Стремление же обеспечить безопасность своего развития от возможных американских ударов властно диктует ему превращение по вторую сверхдержаву — и, начав формирование семи крупных авианосных соединений (флотов, по американской терминологии), а также создание надежного транспортного трансъевразийского пути на европейский рынок («новый Шелковый пояс» или «путь» по наиболее распространенной исторически обусловленной, но лексически неточной трактовке), Китай встал на этот путь и начал уверенное и быстрое движение по нему.

Возвышение Китая, превращение его во вторую мировую державу и происходящий на наших глазах возврат от «однополярного мира» тотального американского доминирования к новой биполярной системе (при которой история заключается в стратегическом противостоянии сколь угодно тесно связанных друг с другом экономически США и Китая, сдерживаемом «акторами второго уровня» в виде Евросоюза, Японии, Индии и, если удастся, России) автоматически превращает его в альтернативу американскому пути развития и Западу в целом, в некую новую надежду для всего мира.

Парадокс заключается в том, что Китаю это категорически не нужно: играть роль примера для всего человечества он не хочет и не может, в первую очередь потому, что оно ему глубоко безразлично.

Китайская скромность (до самого последнего времени его руководители официально провозглашали его бедной страной, ссылаясь на ВВП на душу населения, и получали соответствующую помощь ООН) и категорическое нежелание играть какую бы то ни было глобальную роль вызваны далеко не только завещанным Дэн Сяопином стремлением экономить силы для развития и избегать конфликта с американскими «хозяевами мира» до тех пор, пока в этом конфликте Китаю не будет гарантирована победа.

Значительно более важным является то, что Китаю действительно глубоко безразличен весь остальной мир: китайская культура предельно китаецентрична, и лидерство в мире, населенном варварами, является несчастьем и трагедией, но в принципе не может быть целью.

Поэтому китайские специалисты не только маскируются и стремятся накопить силы, не ввязываясь в преждевременные конфликты, когда отрицают претензии Китая на глобальное лидерство и отказываются даже обсуждать конфликты, не затрагивающие непосредственно интересы Китая (правда, по мере развития последнего и расширения его влияния таковых становится все меньше).

Глобальное лидерство действительно не является и просто не может быть целью носителя китайской культуры по той же причине, по которой большинство взрослых не может прельщать лидерство в группе дошкольников.

Стремление Мао Цзэдуна к превращению Китая в лидера «третьего мира» и к всемерной популяризации своих идей за пределами своей страны было не более чем проявлением давно изжитого современным Китаем постколониального синдрома, стремления доказать (в том числе и самому себе) свое равноправие с «великими державами». Цель была достигнута мирным путем — успешным социально-экономическим развитием, — и о ней забыли.

Китай смотрит внутрь себя, и его стремительное расширение, вызванное погоней за истощающимся спросом, а затем и ресурсами, поставило его в глубоко противоестественное, противоречащее всем его диктуемым его культурой склонностям положение, чреватое постоянным внутренним напряжением.

Хотите смутить китайца — выразите свой восторг движением Китая к глобальному лидерству. Когда это сделал президент Путин, китайские комментаторы буквально разрывались между желанием не обидеть его (что они понимали как свою политическую ошибку) и необходимостью исправить допущенную им ошибку содержательную: Китай думает о себе, а отнюдь не об отношении к себе окружающего мира, по-прежнему глубоко безразличного ему.

Вместе с тем Китай не может и игнорировать окружающий мир. Одним из парадоксов его стремительного возвышения является качественное усиления влияния на него внешних влияний, — и китайское руководство с середины «нулевых» годов прекрасно отдает себе отчет в том, что не может не то что контролировать, но даже и просто прогнозировать реакцию остального мира на свои успехи.

Развиваясь в соответствии со своими внутренними потребностями, Китай осуществляет мощную и разнообразную экспансию, изменяя окружающий мир, — но в силу культурно обусловленной замкнутости на себя и свои интересы не может в полной мере оценивать последствия своих действий для мира и, соответственно, его ответную (в том числе и стихийную реакцию) на свои собственные действия.

Сначала китайские специалисты полагали это «болезнью роста», результатом слишком быстрого увеличения масштабов деятельности Китая, которая временно опередила его аналитические возможности. Однако сохранение данной ситуации на протяжении вот уже почти целого десятилетия порождает подозрения в том, что не универсалистская, а этнически ориентированная культура Китая сдерживает (по крайней мере, пока) его возможность понимать представителей остальных культур и прогнозировать их массовое поведение, в том числе и в значимых для Китая направлениях.