Михаил Делягин - Империя в прыжке. Китай изнутри...

Реальная же задача Китая, которой глубоко проникнуты все поколения руководителей этой страны, заключается на первом этапе в создании собственного сегмента глобального рынка, развивающегося по китайским, а не по западным правилам (и, соответственно, предоставляющего фундаментальные неконкурентные преимущества китайскому, а не западному бизнесу). Вторым этапом видится преобразование всего глобального рынка, включая внешнюю политику влияющих на него государств, в соответствии с китайскими правилами и интересами.

На этом пути Китай старательно демонстрирует приятие всех западных рекомендаций, особенно прямо разрушительных для него, — и виртуозно маскирует позитивной риторикой их жесткое игнорирование и отторжение.

Специалисты миссий МВФ, в 80-х и 90-х годах навязывавших Китаю самоубийственные либеральные рецепты достижения макроэкономического равновесия путем полного уничтожения возможностей развития, и по сей день вспоминают, как роскошно их встречали, как велеречиво хвалили, как трепетно внимали малейшим намекам, как тщательно изучали предоставляемые рекомендации… чтобы потом сделать все строго наоборот.

Этот стиль взаимодействия в полной мере проявляется и в валютной сфере. Китайские руководители, бизнесмены и аналитики не устают (причем в отношении представителей двух последних категорий — порой искренне) заверять мир и друг друга в стремлении к развитию рыночных отношений, в том числе и в валютной сфере, и к неуклонному смягчению всех и всяческих административных ограничений.

На деле же «красные линии» проведены и отслеживаются весьма жестко, хотя нельзя полностью исключить вероятности того, что со временем правящий класс поверит в собственную ориентированную на Запад пропаганду и, поддавшись ей, своими руками разрушит свою страну.

Именно разумность, последовательность и жесткость государственного регулирования и обеспечивают как развитие, так и привлекательность китайской экономики, — в том числе и в валютной сфере, так как рост конкурентоспособности и мощи китайской экономики в условиях защищенности юаня от спекулятивных атак влечет за собой укрепление последнего.

Несмотря на отчаянное давление развитых стран, укрепление юаня осуществляется медленно и в целом соответствует уровню инфляции. Тем не менее, с июля 2005 года, когда был отменен (при увеличении на 2 % с заявлением о последующей плавной девальвации для стимулирования экспорта) просуществовавший с 1994 года фиксированный курс 8,28 юаня за доллар, обменный курс вырос почти на четверть.

Особенно важно для обычных, не занимающихся краткосрочными спекуляциями субъектов экономики, что это укрепление носит практически неуклонный характер, делая юань поразительно надежным инструментом инвестирования. Его обесценение, проведенное в 2014 году для «остужения рынка» и ослабления спекулятивного давления, не изменило ситуации.

В результате его доля в торговых операциях мира стремительно возрастает (что, правда, отражает также и переход расчетов с наличной на безналичную основу в самом Китае). По данным Международной межбанковской системы передачи информации и совершения платежей (SWIFT), с января 2012 по октябрь 2013 года [61]доля юаня в торговых расчетах выросла с 1,89 до 8,66 %. Юань обогнал евро, доля которого снизилась с 7,87 до 6,64 %. Впрочем, лидерство доллара остается неоспоримым: его доля в торговых расчетах снизилась с 85 до по-прежнему подавляющих 81 %.

В основном юань использует для оплаты торговых операций сам Китай: на него приходится 59 % сделок с ним, на Гонконг — 21 %, Сингапур — 12 %, Германию и Австралию — по 2 %.

Несмотря на очевидный успех, доля юаня в торговых расчетах лишь приближается к удельному весу Китая в мировой торговле, в то время как доля доллара значительно превышает удельный вес США в ней. Так, в том же октябре 2013 года, по данным ВТО, доля Китая в мировом экспорте и импорте товаров составляет 10,4 и 9,4 % соответственно; доля США — 8,0 и 12,3 %.

Таким образом, пока юань не в состоянии бросить вызов глобальному лидерству доллара даже в наименее значимой, торговой сфере. Однако следует учесть, что расширение сферы его использования вызвано не только переходом значительной части внутрикитайских торговых расчетов с наличной на безналичную форму, но и внешней экспансией.

Так, Китай начал активно использовать юань как средство расчета во внешней торговли лишь с 2009 года. Уже в 2012 году им обслуживалось 12 % внешней торговли Китая, а в 2013 эта доля достигла 20 %, что свидетельствует о безусловной привлекательности юаня.

Его доля в наиболее значимых с точки зрения глобального влияния капитальных операциях значительно ниже; в общем объеме мировых платежей юань находится на 12 месте (опережая рубль, но уступая не только австралийскому доллару, но и, например, тайскому бату), а его удельный вес, хотя и растет (с 0,12 % в январе 2012 и 0,63 % в январе 2013 года), составляет незначительные 0,84 % (лидируют доллар и евро — их доля составляет 38,12 и 34,69 %). Правда, следует учитывать широкое распространение (даже в развитых странах) неформальных китайских банков. Торговые расчеты и капитальные платежи, осуществляемые через них, разумеется, не отражаются никакими видами статистики, хотя их масштабы значительны даже для крупных мировых экономик (вроде современной российской).

Принципиально важным является то, что максимальное распространение юаня в мире почти сразу же после введения его конвертации по текущим операциям стало стратегической задачей китайского государства.

Накопив крупнейшие в мире, колоссальные валютные резервы (в настоящее время — 3,6 трлн. долл.), китайские власти пришли к выводу о бессмысленности их дальнейшего наращивания. Немалую роль, впрочем, сыграло и неумолимое обесценение этих резервов в силу антидепрессионной политики развитых стран: замещая сжимающийся коммерческий спроса государственным, они наращивают эмиссию национальных валют, что ведет к обесценению последних. Китайское руководство длительное время пыталось добиться от США гарантий от обесценения приобретенных китайским государством долларовых активов и, окончательно убедившись в тщетности своих попыток, с 2009 года прекратило приобретение таковых, медленно снижая вложения даже в государственные ценные бумаги (объем их незначительно превышает 1,1 трлн. долл.).

Соответственно, вектор развития был изменен на распространение национальной валюты в мир: сформулированный еще Дэн Сяопином принцип go global [62] коснулся и юаня, — причем не ради стремления к росту глобального влияния как такового, а, напротив, как вынужденный результат этого роста.

К 2013 году Китаю удалось отразить систематические обвинения США в ведении валютной войны, сопровождающиеся требованиями значительной ревальвации юаня. Это было вызвано не столько выдвижением (вполне абсурдных экономически, но весьма эффективных политически) «встречных требований» о гарантировании покупательной способности доллара и номинированных в нем активов (как минимум, приобретенных Китаем), сколько ростом взаимного влияния экономик двух стран. В конечном итоге даже американским руководителям стало понятно, что крах китайской экономики, к которому неминуемо приведет значимая ревальвация юаня, лишит США важного рынка сбыта своей продукции и, что значительно более важно, долларовых активов (спрос на которые предъявляет сейчас уже не государство, но частный сектор Китая и его работающие в рыночных условиях государственные компании), ударив тем самым бумерангом по самим США. Масштаб китайской экономики и ее связь с американской сделали ее практически неуязвимой от осознанных диверсий в стиле контролируемого американским казначейством МВФ 90-х и предшествующих годов. [63]