Егений Рябцев - Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1

— Черт знает что творится! Я, старуха, фандыбачу на белом свете, копчу еле-еле, а молодой, красивый внучок сгинул бесследно… Кровинушка наша!..

Ей почему-то думалось, что он вот-вот явится и окликнет всех: «Бабуля, дед, папа, я живой!..»

Игорь тоже нервничал, изредка срывался, оскорблял тo мать, то отца. Мать казалась ему какой-то рассеянной, придавленной. Спору нет, она стала такой из-за жутких перемен.

— Кому суждено умереть, тот умирает, — однажды удрученно заявил Иван Михайлович. — Значит, на роду написано…

Игорь обозвал его идиотом, громко хлопнул дверью гостиной. Раздались быстрые шаги отца и испуганный голос матери: «О, боже, что происходит?»

На отце лица не было, бледный, щека судорожно дергалась.

— Негодяи растерзали внука… А почему в цинк спрягал и, не показали его нам мертвого? — процедил дед сквозь зубы. — Может, он жив? Может, запропал куда?

— Не Сереженьку привезли нам, — успокоила мужа Лидия Игнатьевна. — Не он, убей меня, не он… — и, переведя дух, добавила: — в окошечке спал вечным сном, видать, не Сережа…

— Нету просвета, конец, — прохрипел Игорь. Губы, голос дрожали.

— Как это понять? — мать села на стул боком.

Игорь молча поднялся и бросился из комнаты. Бежал он по улице неровным шагом, словно равновесие потерял.

Иван Михайлович сел к столу, запустил пальцы в волосы. Не раскисай, ветеран! Нечего сдаваться, нечего…

На улице Игорь столкнулся с соседкой Марией Ивановной Пройдисвет. Она растерянно спросила:

— Как там, Игнатьевна?

— В трансе. Не отходит…

— Молчит?

— В основном, молчит.

— А хоть ест?

— Ох, Мария Ивановна, — тревожно вздохнул Игорь. — Я бы сам бежал бы, ползал, ноги любому бомжу целовал, чтобы сын остался живой. Я вот прочитал стихи в газете «Правда» Андрея Дементьева о воине-интернационалисте, которого настигла кровавая пуля в горах Афгана. Знаете, чуть не лопнуло сердце от боли… Я даже наизусть помню строки поэта…

Игорь страдальчески наморщил лоб.

— Жаль, что Серега не дожил до горбачевского объявления о выводе войск из Афгана…

И они разошлись — каждый в свою сторону.

… В этот день до глубокой ночи провалялся на постели Игорь, мучаясь, изнывая от поразившей его мысли, что в гробу все-таки был не его сын. В цинковом малюсеньком окне нельзя было узнать Сергея.

— Может быть, он в земле у моджахедов? Мертвым я его не видел? Неужели все безнадежно? — терзался в сомнениях Игорь. Он тихонько поднялся с постели, неторопливо оделся и позвонил отцу: «Батя, будь готов к выезду на кладбище. Матери ничего не говори. Я подъеду где-то через час».

В гараже он завел «ладу», прогрел мотор, погрузил в багажник сварочный аппарат, взял лопаты, паяльник и веревки.

Гнетущая скорбь гнала его, да что там гнала, толкала на необдуманные действия. Игорь уже не мог совладать с собой, тяжелая задумка накатывалась на него черной волной.

У белокаменного дома ждал отец:

— Что за ночная выходка, Игорь?

— Садись в машину. По пути я тебе кое-что расскажу…

Когда подъезжали к месту захоронения Сергея, сын неожиданно заявил:

— Живой он… Надо проверить, раскопать могилу, распаять гроб… Ты мне поможешь… Я детали продумал…

— Ты что, рехнулся! — взорвался Иван Михайлович. — Фу, полоумный!

— Не гуди, не фыркай! Мертвых не пугай!..

Игорь остановил машину, посветил карманным фонариком:

— Здесь Серега, приехали… Посиди у него, а я днем договорился подключить автоген к мастерской, где готовят памятники. Гробовщики согласились за солидную мзду закрыть рот. Им наплевать, что мы будем делать.

Чертыхнувшись, он куда-то в темень потянул провод. У Ивана Михайловича мороз по коже поскреб.

Неярко мигали звезды, по небу скользила бледная луна, вдали брехали собаки.

У могилы Игорь долго стоял, словно вспоминая, что же он намеревался сделать. Или поправить выпавшие из стеклянного баллона цветы, или вырыть ямки для того, чтобы посадить, как наметили в семейном кругу, три березки и иву, или…

Присев на холодное мокрое стальное надгробье, он виновато взмолился:

— Прости, сынок, я хочу знать, что это ты. Не суди суровым судом. Никто не доказал мне, что в гробу запаян ты…

В свете лунных брызг казалось, что морщины на лбу Игоря потемнели. Они легко сдвинули обелиск, еще не зацементированный, и быстрыми движениями стали копать рыхлую землю.

Было нестерпимо жарко. Игорь снял рубашку, бросил ее на земляную насыпь.

Скоро их лопаты звякнули, жалобно пискнули об железо гроба. Заработал автоген, вырезая пластину на крышке. Никто никогда не поверит, как им хотелось, чтобы здесь был не он, Сергей. Лицо покойника в форме рядового было страшно изуродовано. Узнать Сергея оказалось невозможно. Игорь расстегнул правый рукав гимнастерки, чуть приподняв его, и глухие рыдания здорового, крепкого мужчины разорвали тихую ночь, хранившую никому не раскрытую и, пожалуй, на ум не пришедшую поразительную тайну человеческого безрассудства. Впрочем, разве не ринулся бы каждый из нас убедиться в том, в чем мучило его угрызение совести. Только он единственный да мать ведали о родимом пятнышке на теле Сергея. Только Игорь мог знать крупную коричневую родинку на правой руке сына. В детстве он всегда пытался ее смыть, озорно посмеиваясь:

— Не отмывается черная бабочка на руке. Что делать, мама, а? Как от нее избавиться, папа, а?

Игорь рухнул плашмя на открытый гроб, как позднее яблоко, убитое заморозками, стремительно оторвавшееся от родового дерева. Такие потрясения не проходят бесследно. Игорь лежал безмолвно, жить не хотелось…

— Вставай, сынок! Серегу теперь не оживить!..

Игорь тяжело дышал, не хотел отвечать. Он лег на спину рядом с гробом, смотрел вверх на высокое серое небо, мигающие звезды. Но сейчас звезды казались ему мертвыми, небо — чужим, перед глазами стояла собственная его жизнь и короткая, как яркая молния, жизнь его сына.

Игорь не помнил, как запаял крышку оцинкованного гроба, опустил вместе с отцом его в могилу. Он еле доплелся до машины, сел за руль. Ехали молча. Теплая отцовская рука нашла его ладонь, пожала.

— Спокойной ночи, батяня!

Иван Михайлович не был набожен, но перекрестился трижды. Перст злой судьбы померещился ему, старому человеку, фронтовику.