Игорь Ротарь - Записки странствующего журналиста. От Донбасса до Амазонки

«До этого я думал, что Америкой восхищаются во всем мире, и вдруг обнаружил, что нас очень многие ненавидят, — рассказывает мне Джим. — Я увидел разбомбленные нами города, трупы мирных жителей и задумался: «А так ли уж хороша моя страна?»

Джим начал читать левую литературу и стал убежденным марксистом. Развязка наступила после его возвращения в США. Облаченный в военную форму пьяный Вайт взобрался на стойку бара в городке, где располагается воинская часть, и провозгласил: «Джордж Буш — трус и убийца!». Некоторые посетители пытались возразить Джиму, и он полез в драку…

Покопав три месяца канавы в исправительно-трудовом лагере американских вооруженных сил, борец с капитализмом уволился из армии, взял кредит в банке (который по идейным соображениям не собирается отдавать) и купил на него ферму в Гватемале.

Здесь Джим основал некое подобие социалистической коммуны. Бывший спецназовец стал убежденным поклонником Жака Руссо и, чтобы постичь мудрость настоящей, не испорченной цивилизацией жизни, вместе со многими другими белыми обитателями Сан-Маркоса регулярно участвует в ритуальных церемониях местных индейцев. В свободное от фермерства и заклинаний духов время Джим пишет роман, который, как он надеется, перевернет жизнь человечества.

На заре перестройки молодому американцу Полу попала в руки газетная статья о советских хиппи. Тот факт, что в далекой тоталитарной России у него есть единомышленники, произвел на молодого человека настолько сильное впечатление, что он тотчас засобирался в дорогу.

В Москве Пол останавливал на улице людей и спрашивал их на английском, где можно найти хиппи. В конечном итоге нашел не только хиппи, но и жену-москвичку, а скоро у молодоженов родился и ребенок.

Увы, брак оказался недолговечным. Дело в том, что жена американца оказалась «типичной буржуазной мещанкой»: она работала сама и хотела, чтобы тем же занимался и муж. Но Пол не для того уехал так далеко, чтобы заниматься какой-то постылой, совсем не творческой работой, у него были более серьезные планы: он хотел осчастливить человечество.

После развода американец поселился в одном из пустующих домов российской столицы, предназначенном на снос.

«Я мечтаю создать здесь коммуну таких же, как я, — Людей Земли. Мир денег и насилия останется вне этих стен. Мы будем вместе слушать хорошую музыку, рисовать картины и любоваться цветами», — на чудовищной смеси русского с английским объяснял он мне где-то двадцать лет назад.

Потом я «потерял» Пола и вспомнил о нем, когда начал писать эту книгу. Я почти мгновенно нашел Пола через соцсети. Он по-прежнему в Москве, работает сиделкой у больной Альцгеймером мамы одной из его бывших жен.

Американец возмущен «инспирированным ЦРУ переворотом на Украине» и горячо поддерживает ополченцев Донбасса.

Немало фриков в хорошем смысле этого слова я встречал и среди немцев. Так, моя приятельница Бригита, студентка физфака МГУ, сделавшая мне приглашение в ГДР, уже после объединения Германии уехала преподавать немецкий в Монголию, причем зарплату она получала такую же, как местные жители, а жила в монгольской семье.

— В ГДР и СССР я пожила, в ФРГ тоже! Мне захотелось чего-нибудь нового, — объясняла мне свое решение Бригита. Пребывание в стране Чингиз-хана затянулось, домой выпускница МГУ вернулась только через несколько лет, причем не одна, а с сыном — монголом по отцу.

Подобные типажи встречаются и среди немцев Западной Германии. Так, например, мой приятель Ульрих уехал жить в Россию частично из любопытства, а частично из комплекса вины: его отец воевал на Восточном фронте.

Кстати, косвенной причиной переезда моего приятеля в Россию было как раз падение Берлинской стены. После объединения Германии в восточных землях начались погромы общежитий иностранцев, и это для убежденного антифашиста Ульриха оказалось последней каплей.

В Москве немец устроился журналистом-фрилансером и живет здесь уже лет двадцать, хотя и разочаровался в России, придя к выводу, что у нее «черная душа».

Впрочем, и «немецкой душой» мой немецкий приятель был совсем не доволен:

— Мы стары душой еще с рождения. Как-то я был на вечере с очень вкусной едой, но люди ели ее вяло, неохотно. У них уже нет естественных, животных желаний в хорошем значении этого слова.

Между прочим, отец Ульриха как раз никакого комплекса вины не испытывает. Он приезжал к сыну в Москву и на такси, взяв его в качестве переводчика, отправился по «местам своей боевой славы».

«Он спрашивал у водителя, какая высота холма, который удерживали советские войска, и сокрушался, что его батальон не смог взять это укрепление. Мне было очень стыдно!» — рассказывал мне новоявленный москвич.

Впрочем, такой комплекс вины характерен лишь для старшего поколения. Молодежь уже раздражают постоянные напоминания о «вине немцев». Они хотят забыть об этом, резонно замечая, что после окончания Второй мировой войны уже прошло много лет.

Я никогда не был в Италии, но благодаря моей дружбе с итальянцем Марио понял эту страну достаточно хорошо. Мой приятель работал в западной правозащитной организации, но, несмотря на это, его взгляды представляли причудливую смесь коммунистической и фашистской идеологий. Марио обожал СССР, восхищался Лениным и Сталиным, а к Муссолини испытывал «сложные чувства». Особенно итальянец ненавидел американцев, считая, что именно эта страна является источником бед для всего мира. Иногда, напившись в ресторане, он начинал громко кричать, что «все американцы — пидорасты».

Надо сказать, что итальянец был страстен не только в политике. Несмотря на то, что он был женат, он не мог пропустить ни одной юбки (это занятие Марио называл «охотой»). При этом странный правозащитник искренне любил свою жену и обожал своих детей.

К вину итальянец был тоже неравнодушен и без спиртного обедать просто не садился. Кстати, при этом алкоголиком мой приятель не был. Как он мне объяснял, итальянцы ежедневно пьют с подросткового возраста, и у них вырабатывается четкий иммунитет к алкоголю.

Любил мой приятель и покушать, а также обожал готовить. Так, он часто угощал меня собственноручно приготовленными «спагетти по-карбонарски».

В общем, если охарактеризовать в нескольких словах Марио, то можно сказать, что его страстью были политика, вино, еда и женщины.

При этом мой знакомый был добрым отзывчивым человеком и лично мне (да и не только мне) помогал неоднократно.

Сначала я думал, что Марио очень нетипичный итальянец, но после того как я побывал в той части Косово, что контролируется итальянскими военными, то я изменил свое мнение. Итальянцы стояли на посту с неизменными бутылочками пива и откровенно заигрывали со всеми проходящими албанками и сербками.