Пол Дьюкс - Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

Странная у нас состоялась беседа, когда я впервые пришел к Доктору и объявил себя другом Мельникова. Он резко выпрямился, любезно улыбнулся и, очевидно, приготовился к любому мыслимому и немыслимому развитию событий. Последнее, на что он был готов, — это поверить мне. Я рассказал ему все, что мог, о его племяннике, и он, очевидно, думал, что я очень хитрый, если сумел столько разузнать. Доктор был вежлив, но непреклонен. Нет, ему ничего не известно о том, чем занимается его племянник, очень мило, что я интересуюсь его судьбой, но сам он давно уже перестал им интересоваться. Вполне возможно, что я действительно англичанин, как утверждаю, но он никогда не слышал, чтобы его племянник говорил о каких-либо англичанах. Он ничего не знает и не желает знать о прошлом, настоящем или будущем своего племянника, и если его племянник участвовал в контрреволюционной деятельности, то он сам в этом виноват. Я не мог не восхищаться спокойствием и учтивостью, с которыми он все это говорил, и проклинал свою маскировку, которая делала меня настолько непохожим на тот образ, в котором бы мне хотелось предстать перед Доктором.

— Вы говорите по-английски? — наконец сказал я, теряя терпение.

Я заметил, что он напрягся — еле заметно.

— Немного, — ответил он.

— Тьфу ты, пропасть! — воскликнул я по-английски, встав и ударив себя кулаком в грудь, — пожалуй, это могло показаться мелодраматичным, — какого же черта вы не видите, что я — англичанин, а не провокатор? Мельников должен был хоть что-то рассказывать вам обо мне. Если бы не я, он бы сюда не вернулся. Разве он не говорил вам, как мы вместе жили в Выборге, как он помог мне переодеться, как выпил весь мой запас виски, как…

Доктор вдруг привстал со своего стула. Застывшая вежливая улыбка, не сходившая с его губ с начала беседы, внезапно превратилась в широкую ухмылку.

— Так это вы давали ему виски? — перебил он меня по-русски.

— Разумеется, я. Мы…

— Тогда вопрос исчерпан, — взволнованно сказал он. — Посидите пока, я скоро вернусь.

Он вышел из комнаты и быстро направился к входной двери. У меня шевельнулось подозрение, что он хочет меня выдать, я выглянул в прихожую и нащупал небольшой револьвер, который был у меня при себе, потом оглядел комнату в поисках пути к спасению на случай опасности. Доктор открыл входную дверь, вышел на площадку, внимательно оглядел лестницу сверху и снизу, вернулся и закрыл все другие двери в прихожей, прежде чем снова войти в кабинет. Он подошел к тому месту, где я стоял, и посмотрел мне прямо в глаза.

— Почему же вы не приехали раньше? — тихо воскликнул он.

Мы быстро сдружились. Исчезновение Мельникова было для него полной загадкой, которую он не мог разгадать. Он никогда не слышал о Зоринском, но имена ничего не значили. Ему казалось странным, что за Мельникова потребовали такие огромные деньги, и он считал, что я поступил неразумно, отдав всю сумму заранее, каковы бы ни были обстоятельства; но тем не менее он был вне себя от радости, узнав о перспективах его освобождения.

После каждого визита к Зоринскому я звонил Доктору, чтобы сообщить ему последние новости. В это утро я рассказал ему, что накануне вечером Зоринский уклонялся от расспросов, как будто решил отложить дело на полку. Уже миновала середина января, но, судя по всему, никаких вестей по делу Мельникова не было.

— Есть еще кое-что, Доктор, что меня беспокоит, — прибавил я. — Зоринский чрезмерно любопытен относительно того, где я бываю, когда не нахожусь у него в доме. Так уж получилось, что он знает, по какому паспорту я живу, и при таких частых проверках документов мне хотелось бы получить другой. Вы не знаете, что бы сделал Мельников в такой ситуации?

Доктор ходил по комнате взад-вперед.

— Вы не могли бы назвать мне ваше имя по документам? — спросил он.

Я показал ему все свои документы, включая справку об освобождении, и объяснил, как их получил.

— Что ж, должен сказать, ваш господин Зоринский определенно полезный знакомый, — заметил он, поглядев на справку и со знающим видом покачав головой. — Кстати, позвольте спросить, он вам дорого обходится?

— Он сам? Да нет, он мне совсем ничего не стоит или очень мало. Помимо шестидесяти тысяч за Мельникова, — я стал считать, — дал ему несколько тысяч на разные сопутствующие расходы; я плачу за еду, хоть он и отказывается; подарил его жене на Новый год дорогой букет, который ей очень понравился; потом дал ему деньги для сестры Мельникова, и еще…

— Для сестры Мельникова? — воскликнул Доктор. — Но у него нет сестры!

Вот тебе на! Нет сестры… так куда же девались деньги? Я вдруг вспомнил, что Зоринский как-то раз спросил, не могу ли я дать ему английские деньги. Я сказал об этом Доктору.

— Осторожно, друг мой, осторожно, — сказал он. — Ваш знакомый, безусловно, умный и полезный человек. Но боюсь, вам придется и дальше платить за несуществующую сестру Мельникова. Не надо подавать виду, что вы узнали. А насчет вашего паспорта спрошу у Шуры. Кстати, — добавил он, — уже двенадцать. Вы не опоздаете на свою драгоценную демонстрацию?

Я заторопился.

— Дам вам знать, как пойдет дело, — сказал я. — Вернусь дня через два-три.

Утро выдалось морозное, с обжигающим ветром. По воскресеньям трамваи не ходили, и я отправился пешком на Дворцовую площадь — огромное пространство перед Зимним дворцом, знаменитое благодаря другому январскому воскресенью — Кровавому, случившемуся тринадцатью годами раньше. В печати много писали о произошедшем, и казалось само собой разумеющимся, что пролетарские толпы устремятся засвидетельствовать свое горе по павшим немецким коммунистам. Но у подножия покрытой кумачом трибуны в центре площади собралась всего лишь горстка людей и два ряда солдат, которые топали ногами в попытке согреться. Присутствующие состояли из стойких ветеранов-коммунистов, организовавших демонстрацию, и зевак, которые неизменно пристраивались к любому скоплению людей, желая знать, что происходит.

Как обычно, митинг начался с опозданием, и небольшая, но терпеливая толпа стала редеть еще до прибытия главных ораторов. Группа людей самого заурядного вида, стоящая на трибуне, бездельничала и курила, очевидно не зная, куда себя девать. Я протолкался вперед, чтобы оказаться как можно ближе к выступающим.

К своему удивлению, среди солдат, которые стояли с несчастным видом и дышали на руки, чтобы их согреть, я заметил Дмитрия, племянника Степановны. Я отошел на несколько шагов, чтобы он меня не увидел. Я боялся, что он покажет знакомство со мной, и это вызовет вопросы у его товарищей, а я понятия не имел, что это за люди. Однако я был очень удивлен, увидев его на демонстрации подобного рода.