Пол Дьюкс - Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

И тогда мы засмеялись.

Через час мы уютно устроились в товарном поезде, который должен был довезти нас последние десять миль до расположения нашей артиллерийской бригады. Поезд почти пустовал, и нам на троих достался целый вагон. За пару миль до места мы спрыгнули с поезда на ходу, бросились в лес и бежали, пока не убедились, что за нами нет погони. Младший из моих товарищей знал эту местность и проводил нас к избушке, где мы выдали себя за «зеленых» — ни красных ни белых. «Зеленой гвардией» называли многочисленные нерегулярные банды дезертиров как из Красной, так и из Белой армий, и своим прозвищем они обязаны тому, что в огромном числе прячутся по лесам и полям. Первые зеленые были противниками красных, но доза белого режима внушила им такую же ненависть и к белым, так что в разное время они присоединялись то к одной, то к другой стороне, то ни к тем ни к другим. Им было легко вести обособленное кочевое существование, поскольку крестьяне, видя в них самых настоящих поборников крестьянских интересов, кормили, помогали и всячески поддерживали их. При руководстве, которое поддерживало бы с крестьянами товарищеские отношения, было бы нетрудно сформировать организованные силы из разрозненных зеленых. Недалеко от того места, где мы находились, отряд зеленых высадил на перегонной станции целый эшелон красных и приказал «сознаться» «всем коммунистам и евреям». Тех с готовностью выдали другие красные солдаты, и их расстреляли на месте. Остальных разоружили, отвезли на станцию, накормили, а затем велели идти на все четыре стороны — хоть к красным, хоть к белым или остаться с зелеными — «как хотите».

Наш скромный хозяин накормил нас и разрешил взять телегу, на которой мы ближе к вечеру поехали к месту примерно в двух милях восточнее озера Любань, которое тогда находилось на линии латвийского фронта. Там, в лесу, мы слезли с телеги, и крестьянин поехал домой. Земля вокруг озера Любань очень болотистая, поэтому постов там было мало. На карте оно обозначено как непроходимое болото. Подойдя к берегу, мы залегли до наступления темноты, а потом пошли вкруг озера. Путь был долгий, потому что оно имеет около 16 миль в длину и 8—10 в ширину. Идти по лесу было невозможно, потому что его сплошь избороздили окопы и колючая проволока, да еще и темень стояла хоть глаз выколи. Поэтому мы брели по болоту, то и дело проваливаясь то по колено, а то и по пояс. Вот уж действительно Топь уныния [52] Через Топь уныния проходит герой аллегорического романа Джона Баньяна «Путешествие пилигрима в Небесную Страну». . Часа через три, когда я уже еле передвигал ноги и мне начинало казаться, что утонуть в болоте — не такой уж плохой выход из постигших меня невзгод, мы наткнулись на разбитую рыбацкую лодку, словно нарочно застрявшую в камыше. Это была старая развалюха, вся дырявая, но мы обнаружили, что она может нас удержать, если один человек будет все время вычерпывать воду. Весла отсутствовали, поэтому мы нарезали вместо них сучьев и, не имея никакого ориентира, кроме как всегда снисходительных звезд, столкнули лодку в темные и безмолвные воды в зарослях ситника и поплыли в Латвию.

Романтическая прелесть сентябрьского рассвета улыбалась миру, чью красоту уродовали только войны и слухи о войнах. Когда взошло солнце, наша хрупкая барка уже была далеко на середине волшебного озера. Волны, смеясь и плескаясь, нашептывали секреты вселенной, где неведомы злоба, зависть и раздоры. Лишь вдали, на севере, зловеще загрохотали орудия. Мои товарищи были счастливы, они радовались и весело распевали, пока гребли и вычерпывали воду. Но сердцем я оставался в стране, которую покинул, стране скорби, отчаяния и мук; и все же стране контрастов, спящего гения и неисчислимых возможностей; где варварство и святость сосуществуют бок о бок и где единственный заветный закон, ныне грубо попранный, — это неписаный закон человеческой доброты. «Когда-нибудь, — размышлял я, сидя на краю лодки и гребя своей палкой, — этот народ займет подобающее ему место». И я тоже смеялся, слушая шепоток озерной волны.

Когда я взялся за перо, чтобы написать заключительную главу этой книги, пришло известие о том, что Россию постигло одно из ее периодических бедствий — голод, и это событие не может не повлиять на страну как в политическом, так и в экономическом смысле. Советские организации не способны справиться с ним. Ведь коммунистический эксперимент полностью устранил стимулы к производительному труду как у рабочих, так и у крестьян, и это его самый заметный результат, а свобода торговли вернулась слишком поздно, чтобы дать какие-то плоды. Сложилось положение, когда Россия ради собственного спасения вынуждена отдаться на милость стран, против которых ее правители объявили беспощадную политическую войну.

Коммунисты попали между молотом и наковальней. Сказать «Россия прежде всего» — значит отказаться от надежд на мировую революцию, поскольку Россию может вернуть к жизни только капиталистическая и буржуазная инициатива. Но и перспектива отказаться от всякой связи с капиталистами и сохранить Россию как цитадель мировой революции никак не позволяет рассчитывать, разве что в крайне маловероятном случае, на успех революционных сил в мире. Ибо пропасть между партией и русским народом или, как недавно выразился Ленин в письме другу во Францию [53] Имеется в виду подложный документ, так называемое «письмо цюрихскому другу», якобы добытое германскими источниками и датированное 10 июня 1921 года, в котором Ленин отрекается от марксизма и т. п. Русский перевод с немецкого цитируется по: Козлов В.П. Обманутая, но торжествующая Клио. Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке. М.: Российская политическая энциклопедия, 2001. Автор приводит цитаты в переводе на английский с французского, опубликованном в «Нью-Йорк таймс» 24 августа 1921 года. , «пропасть между правящими и управляемыми», становится все шире. Многие коммунисты проявляют признаки ослабления веры. Буржуазность, как замечает Ленин, все больше «разъедает твердый организм партии». И наконец, что самое ужасное, пролетарии Запада, на которых большевики с самого начала возлагали все свои надежды, ничем не показывают, что готовы исполнить неоднократно делавшееся большевиками предсказание о том, что они восстанут всеми своими миллионами и спасут от гибели единственное подлинно пролетарское правительство.

Увы! Есть лишь один способ преодолеть пропасть, отделившую партию от народа. Русские коммунисты должны перестать быть в первую очередь коммунистами, а затем уже русскими, они должны стать русскими и никем иным. Однако ждать этого от Третьего интернационала бессмысленно. Его приверженцы не обладают ни единой долей величия своего хозяина, который, несмотря на все казуистические виляния, продемонстрировал столь редкую для современных политиков способность честно и откровенно признать, что проводимая им политика оказалась всецело ошибочной. Создание Третьего интернационала, возможно, было неизбежным шагом, поскольку оно воплощало в себе основы большевистской веры, но это был роковой шаг. Если нынешние власти хотят претендовать на роль русского правительства, то Третий интернационал — их враг. Даже в июне 1921 года, в то самое время, когда советское правительство рассматривало возможность обратиться с призывом о помощи к западной филантропии, Третий интернационал упорно твердил о немедленной мировой революции и обсуждал вопрос, как лучше всего ускорить и использовать войну, которая, по заявлению Троцкого, неизбежно разразится между Великобританией и Францией и Великобританией и США! Однако есть такие коммунисты, которые хотят поставить на первое место Россию, хотя они обычно остаются в тени интернационала; и то, в какой мере имеющуюся организованную администрацию удастся использовать для облегчения страданий народа и бескровного перехода к разумному правлению, зависит от того, насколько коммунистические вожди способны наотрез отвергнуть большевистские теории и если не стать настоящими патриотами, то хотя бы приблизиться к этому.