Юрий Поляков - Засекреченное будущее

— Куда Россия движется в смысле культуры, что за трансформация происходит с ее восприятием, у нас на глазах рушатся стереотипы — по-другому начинают работать музеи, выставки, но нередко культпоход подменяется культпотоком — столько всего, что крайне трудно отделить настоящее от наносного. Так же трудно, как вычислить графомана, мечтающего о писательской славе. Как, кстати, их различить?

— Графомана как раз отличить очень легко, прежде всего по языку, которого он не чувствует, отчего его тексты выглядят пародийно, хотя он пишет на полном серьезе. Графоман не способен взглянуть на свой текст глазами читателя, поэтому всегда собой доволен и пишет без помарок. Кстати, не нужно думать, что графоманы — это только назойливые полуграмотные чудики. Сегодня иная беда: это графоманы с высшим филологическим образованием. С классическими «чудиками» их роднит общая черта — отсутствие такой малости, как талант.

Я не случайно остановился на феномене «филологического графомана», ведь природа «культпотока» по сути такая же: это подмена подлинного мнимым. Я не против экспериментов в музейном деле. Например, новаторская экспозиция, посвященная 1418 дням войны в парке «Патриот», произвела на меня сильнейшее впечатление. Состоялись очень интересные выставки, где было в сопоставлении показано многообразие советского «официального» и «гонимого» искусства. Причем, независимо от желания «арт-директоров», «гонимые» часто проигрывали в таланте и мастерстве «обласканным», заставляя задуматься о природе «гонимости». Я против того, чтобы под видом «расширения культурного пространства» за искусство выдавалось то, что таковым не является. Да, это «нечто» — тоже вид креативной, по преимуществу провокативной деятельности, активно развивающейся, но у нее другая природа, не художественная. Недавно я с удовольствием слушал на канале «Культура» лекции Паолы Волковой о русской живописи. Блестяще! Но как только дошло дело до «Черного квадрата», на Паолу стало жалко смотреть: замечательный искусствовед, она буквально изнывала от неискреннего восторга, пытаясь вплести Малевича в ряд Серова, Кустодиева, Репина… Зачем? Партия велела? Как бы поточнее обозначить эту, в самом деле, непростую проблему «Малевичей»? Если совсем упрощенно, то попробую сформулировать так: я считаю, что конкурсы красоты настоящих женщин и транссексуалок, переделанных из мужиков, надо проводить в разных помещениях… Надеюсь, моя рискованная метафора понятна?

— Любопытная точка зрения высказана Джоном Шемякиным о «литературе травм». Хочется присовокупить сюда и мнение о вечном российском недовольстве, которое иногда называют частью нашей ментальности. Любить читать о больном и болезненном… Вы, как писатель, используете эти «рычаги» для привлечения читательского интереса?

— «Литература травм» — это сейчас модно, и поэтому она вошла в джентельменский набор тех, кто рассуждает о словесности в эфире и Сети. Когда-то мой приятель остроумно называл паленую водку «симулякром». Тоже было модное словцо. Однако всякое новое, как я считаю, это просто понятое старое. «Три товарища» — разве не «литература травм»? А «Тихий Дон»? Не говоря уже о книге «Перед восходом солнца» Зощенко. Но в нашей культурной традиции читателя погружали в «историю травмы», чтобы помочь исцелиться, а не из коммерческого садизма. Такую практику правильнее назвать не «литературой травмы», а «травматической литературой», столь любимой «Большой книгой» и «Ясной поляной». Если при Советской власти автора всячески принуждали к оптимизму, то теперь его разными способами принуждают, напротив, к пессимизму, к греху уныния. Помните, в Британии после войны было направление в литературе — «Разгребатели грязи»? Авторов «литературы травм» я бы назвал «искателями грязи». Они, словно специально заточены на упоение негативом. Лично я в своих книгах борюсь с «травмами» при помощи смеха, иронии, сарказма. Грязью лечат суставы, но не души.

Любопытно, что зарубежные специалисты норовят часто свести «литературу травм» исключительно к русскому материалу. Да, в нашем прошлом немало обидных страниц. А разве в американской, немецкой или британской истории мало своих язв и травм? Сколько угодно, только успевай отчаиваться, но западный мир к своим недостаткам снисходителен, а вот к нашим непримирим, и его установка: тотальная «гулагизация» нашей истории и угрюмая «солженизация» нашей литературы. Цель — убедить мыслящий слой страны в том, что наша цивилизация отвратительна, поэтому беречь и защищать «эту Гоморру» не стоит. Если учесть, что мы по своему психологическому складу склонны к повышенной самокритичности и абсолютизации несовершенств дольнего мира, то принудительный советский оптимизм, столь раздражавший меня в юности, теперь не кажется мне такой уж нелепицей.

Вот любопытный пример. Почти в те же годы, что и декабристы, в Лондоне были казнены заговорщики, кажется, их было столько же. Англичане полюбовались казнью, разошлись и забыли. А у нас декабристы разбудили Герцена, а тот сами знаете кого возбудил. В нашей стране с литературой и кинематографом травм надо быть очень аккуратным. Еще пример. «Путешествие из Петербурга в Москву». Как показали исследования специалистов-филологов (всем рекомендую великолепную книгу Ольги Елисеевой в ЖЗЛ), многие обличительные пассажи Радищева, жутко травмированного половой жизнью (он не только сам заболел в юности сифилисом, но и перезаражал потом кучу близких), оказались на поверку прямыми заимствованиями из английской публицистики того времени, где они таки и остались словами.

А у нас? Ох, не зря его дальновидная матушка Екатерина упекла…

— А что происходит сегодня в драматургии, в театре?

— Знаете, Ольга, я сам себе уже напоминаю сердитого ворона из стихотворения Эдгара По, но, тем не менее, продолжу каркать. Если вы обратили внимание, по ТВ во время карантина снова, как в советские времена, стали демонстрировать в записи театральные спектакли последних 10–20 лет. Удивительно, но это исключительно отечественная и зарубежная классика, поставленная на двух-трех столичных сценах, возлюбленных «Золотой маской». Остальные, включая великолепные губернские театры, оказались за кадром. При этом ни одного спектакля по пьесам так называемой «новой драмы», царившей в российском театре последние четверть века, показано на ТВ не было. Почему? Во-первых, эти спектакли хороши только для премиальных жюри, а зритель с них просто уходил. Во-вторых, пришлось бы «запикать» половину текста. Таким образом, наглядно подтвердилась моя давняя точка зрения: «новая драма» — это по своей сути маргинальное явление, посредством жесткого навязывания превращенное в мейнстрим, увы, не без участия государства. И сделано это было за счет угнетения «нормальной», востребованной зрителем традиционной драматургии, которая была, напротив, системно маргинализирована и тоже при помощи государства. Национальная ассоциация драматургов (НАД) и ООО «Театральный агент», учредив конкурс «Автора — на сцену!», пытаются как-то поправить ситуацию, но трудно за три сезона да еще на свой кошт восстановить то, что разрушали десятилетиями не считая казенных денег.