Игорь Шнуренко - Человек взломанный

Скрытая работа по перестройке экономических, социальных и политических институтов человечества не имеет прецедентов. В рамках нынешней системы позднего капитализма экономический императив требует от каждой организации, неважно, частной, общественной или государственной, определенных действий по созданию и извлечению стоимости. Это открывает ворота перед Цифровым Левиафаном.

Высокая монополизация управления мировой наукой сегодня позволит быстро наладить связь научно-аналитических платформ-монополистов с финансовыми рынками через такие платформы, как Aladdin. Это позволит создать новые и весьма специфические инструменты управления наукой, например, через торговлю фьючерсами на научные разработки, открытия и даже индивидуальные достижения ученых.

Нужно учитывать, что компании, которым принадлежат WOS и Scopus, охватывают уже порядка 10 миллионов ученых. Это позволяет уже сегодня строить бизнес-модели, связанные с использованием возникающих сетевых эффектов и эффектов обучения.

К системам, которые интегрируют в себя базы данных типа WOS и Scopus, смогут подключаться внешние приложения, разработанные стартапами. Будут определены те процессы, которые необходимо оцифровать с помощью аналитики и ИИ, от переписки ученых и обмена ими информацией между собой и внешними агентами до организации их работы и анализа ее эффективности. Таким образом, будут выявлены и возникнут новые, еще более управляемые бизнес-модели, обеспечивающие цифровую трансформацию, масштабирование платформ и их устойчивый рост.

Если же интегрировать систему управления наукой с другими платформами Цифрового Левиафана, можно добиться еще более поразительных результатов. Скажем, поведение ученых можно будет контролировать через вненаучные факторы, такие как социальный рейтинг или инструменты роевого управления. Таким образом, фактически будут созданы новые социальные институты, делающие науку полностью подконтрольной Цифровому Левиафану. Точнее, социальный, политический, экономический тексты сольются в один текст, в самообучающийся поток, настроенный на повышение финансовой эффективности целого, то есть самого Левиафана. При этом не будет принципиальной разницы между индивидуальной и коллективной траекториями управления. Лаборатория Deep Mind компании Google ведет разработку цифровых агентов, способных «вести» человека от рождения до смерти, обмениваясь информацией с другими подобными агентами.

Имея преимущество масштаба, сетевых эффектов и машинного обучения, Левиафан быстро проникнет в смежные области, такие как государственное управление, поставив себе на службу существующие структуры. После этого ничто уже не сможет предложить альтернативную модель управления наукой, составив ему конкуренцию. Оцифрованная наука станет частью глобальной компьютерной сети всеобщего управления.

Таким образом, вместо демократизации по Фейерабенду, наука довольно быстро вернулась к еще более жесткой, чем ранее, иерархии и бюрократизации. В начале XXI века она соединена множеством связей с правительством, бизнесом, банками, и при этом всё меньше зависит от производства открытий и появления новых знаний.

Порции знания передаются через систему коммуникаций, которая есть сама по себе форма власти, настроенная на присвоение, распределение и сокрытие знаний. В нынешней системе «власти-знания» наблюдение за учеными сродни прежнему политическому надзору. Важную роль в дрессировке ученых масс играет и наукометрия, ставшая важнейшим орудием надзора и контроля. Администраторы и бизнесмены сумели убедить ученых играть в игры, связанные с рейтингами, индексами Хирша, публикациями в журналах, входящих в WoS и Scopus. Меряясь Хиршами друг с другом, ученые забыли о поиске истины и стали легко управляемы. В итоге наука сегодня делается, по сути, в крупных государственных, квазигосударственных или корпоративных структурах. Научная активность вне пределов бюрократических монстров маргинализирована или вовсе запрещена.

Индивидуальные попытки ученых выбраться за пределы своего гетто и сделать что-то на пересечении дисциплин часто оборачиваются поиском наименьшего общего знаменателя. При этом неизбежные упрощения сущностей приводят к откровенному редукционизму и банализации, в том числе и банализации философии. И проблема не в том, что философия становится частью поп-культуры, как это делается, например, в индийских сериалах — а в банализации самих основ человеческого познания и самопознания. То, что философия стала наукой наряду с молекулярной химией — уже проявление банализации.

Став институтом вроде системы социального страхования, философия объявила о своем конце, при этом сохранив все внешние атрибуты научного организма, административный аппарат и свое место в системе власти-знания. Но став властным институтом, она отучилась задавать рискованные (вспомним судьбу Сократа) вопросы про бытие и сущности, и по сути потеряла смысл своего существования.

Правящему классу удалось превратить ученых в «традиционных интеллектуалов», которые, как писал итальянский философ-коммунист Антонио Грамши, ошибочно воспринимают себя как отдельный класс, тогда как объективно они являются наёмными работниками умственного труда на службе правящего класса. Их задача — идеологически обосновывать и практически обслуживать статус-кво.

Когда-то именно из числа ученых выходило много, по выражению Грамши, «органических интеллектуалов», которые играют системообразующую роль. Это идеологи-практики, формирующие интеллектуальный климат в обществе.

С одной стороны, органические интеллектуалы являются носителями гегемонии правящих классов, и тогда они просто задают тон и направление традиционным интеллектуалам, выполняющим служебную функцию. С другой стороны, влияние органических интеллектуалов таково, что они могут направить людей в сторону борьбы с системой. Поэтому для системы органические интеллектуалы гораздо опаснее традиционных, вот она и стремится перевести ученых, многие из которых были в прежние времена органическими интеллектуалами, в более безопасную и управляемую категорию.

В 1980-е годы, во время «зимы искусственного интеллекта», к административной власти в научных корпорациях, занимающихся компьютерной наукой и нейронауками пришли условные «программисты». Как рассказывает один из создателей сверточных нейросетей Ян Лекун, в учебниках тогда объяснялось, почему машинное обучение не будет работать. Соответствующие разработки практически не велись, ученые, которые ими занимались, маргинализировались. В конце девяностых ситуация стала меняться и произошел прорыв — прежде всего из-за работ упорных ученых-одиночек, которые не очень-то вписывались в систему. Сегодня «программисты» потеряли авторитет, их рейтинг в матрице власть-знание резко снизился, и на первые роли вышли «технооптимисты». Но матрица осталась той же, система научного надзора после прихода к власти «технооптимистов» лишь усилится, наука станет еще более совершенным инструментом власти, цензуры и подавления.