Игорь Шнуренко - Человек взломанный

Все идеи приходят от ощущения или рефлексии, считал Локк, при этом один источник идей — это «объекты ощущений», а другой — «деятельность нашего ума».

Мысль Локка через три века развил другой английский философ Фрэнк Джексон в своем мысленном опыте «Мэри-сверхученая».

Мэри гениальный специалист в области нейрофизиологии зрения, но вынуждена заниматься наукой из черно-белой комнаты с черно-белым телевизором, который связывает ее с внешним миром. Она знает все о физических процессах, связанных с восприятием цвета, но никогда не видела ничего цветного. Она, например, знает, какие комбинации волн, попавших на хрусталик глаза, возбуждают нервные окончания, как проходит сигнал, как центральная нервная система может выдать сигнал к сокращению голосовых связок и к выпусканию из легких воздуха, в результате чего прозвучит фраза «Какое небо голубое». Вопрос, заданный Джексоном, таков: когда Мэри выпустят из ее черно-белой комнаты или поставят ей впервые в жизни цветной монитор, на который поступит изображение красного помидора, узнает ли она что-то новое?

Кембриджский философ Чарльз Данбар Брод еще в 1925 году описывал похожий мысленный эксперимент с архангелом, спустившимся на грешную землю. Архангел обладает безграничными математическими способностями и в теории знает все о соединениях веществ и об их воздействии, но оказывается в шоке, ощутив дурной запах собственным носом.

Вот как Брод описывает впечатления архангела: «Он точно знает, какова должна быть микроскопическая структура аммиака, но он абсолютно не сможет предсказать, что субстанция с такой структурой будет пахнуть аммиаком, когда попадет в человеческий нос. Максимум из того, что он может предсказать по этому поводу — это то, что некие изменения произойдут в слизистой оболочке, обонятельных нервах и так далее. Но он совершенно не может знать того, что эти изменения будут сопровождаться неким ощущением, называемым запахом, и то, что это будет конкретно запах аммиака, если только кто-то не расскажет ему об этом или он сам не составит себе представления, понюхав».

Еще через сорок лет психолог Герберт Фейгл описал своего воображаемого марсианина, который изучил вдоль и поперек человеческое поведение и пытается понять, что происходит на Земле в день поминовения жертв первой мировой войны. Фейл пишет, что марсианин сможет полностью предсказать и объяснить с физической точки зрения поведение человеческих существ, оснащенных зрением, памятью, чувствами, даже чувством юмора. Марсианин, исходя из этого, сможет предсказать все реакции людей, включая возгласы, смех от шуток и скорбь на церемонии поминовения павших. Проблема, однако, заключается в том, что «этот марсианин будет полностью лишен воображения и эмпатии, которая зависит от знакомства напрямую с видами квалиа (то есть осознанных ощущений — И. Ш .), к которым нужно будет приложить воображение и эмпатию».

Возможно, изящнее всех проблему обозначил знаменитый физик Артур Стэнли Эддингтон, задавший вопрос: что человек без чувства юмора может знать о воздействии шуток? Ученые, считал Эддингтон, больше не могут отмести как иллюзию феноменальные аспекты сознания. Однако в будущем, когда гонка за материальными приобретениями и удовольствиями усилится, таковых будет все больше. Такой «моральный материализм» будет представлять куда большую угрозу и для общества, и для науки, чем «философский материализм», предвидел Эддингтон.

Философски осмысливая теорию относительности Эйнштейна, весной 1920 года Эддингтон публикует в журнале Mind работу «Значение материи и законов природы согласно теории относительности». В ней, на первой же странице, Эддингтон выступил с неожиданным для физика заявлением: «Какова бы ни была истинная природа материи, это именно разум конструирует из грубого субстрата знакомую картинку вещественного мира вокруг нас. В настоящей теории нам кажется возможным различить что-то вроде мотивов разума в отборе и наделении вещественностью один частный аспект мира, и видим, что для рационального разума практически не было другого выбора. В нижеследующей дискуссии будет показано, что многие хорошо известные законы физики не являются имманентными для естественного мира, но были автоматически присвоены разумом, когда он делал свой выбор».

Эддингтон объяснял чувственный опыт не прибегая к введению новой субстанции, и считал, что материя не существует отдельно от ее воздействия на измерения, а последние, в свою очередь, есть «лишь восприятие умом совпадений».

Интересно, что и Леви Брайант, и такой модный физик и космолог, как Макс Тегмарк, признают реальность лишь за математическими описаниями, и стараются не замечать, что, помимо того, что такой подход ведет к дуализму, эти описания безличны, а значит, и само понятие «наука», подразумевающее «ученого», лишается смысла.

Даниэл Деннет, чрезвычайно модный в среде технократов и преподавателей Вышки, позаимствовал у Герберта Фейгла образ марсиан — с той разницей, что сделал их своими верными последователями. Марсианские ученые Деннета прекрасно понимают землян с их странными ритуалами — а если чего и не понимают, то этого и не надо понимать, потому что этого не существует. В своей книжке «Сладкие грёзы. Чем философия мешает науке о сознании» Деннет обращается прежде всего к молодым читателям, которые впервые слышат от него тезисы, которые философы на самом деле обсуждают не одно тысячелетие. В деннетовском зале мелькают лица программистов, социологов, московских велосипедистов, резидентов Сколково, студентов Высшей школы экономики и других технократов. Создав по ходу «науку о сознании» (не объяснив, правда, зачем ему наука о предмете, который по его собственному определению есть иллюзия), Деннет сразу же противопоставляет ей философию, обрушиваясь по очереди то на Лейбница с его мельницей, то на Декарта с его «картезианским театром». Под конец, под аплодисменты зала, он сбрасывает с корабля современности всех мыслителей прошлого.

«Дефективный набор картезианских метафор» — так он отзывается о теории познания Декарта. Пользуясь расширенной метафорой картезианского театра, в котором человеческое «Я» разыгрывает роль центра сознания, источника целеполагания и воли, старик Деннет крушит феноменологию, вернее, аккуратно возведенные им самим якобы феноменологические декорации, аляповато разрисованные и созданные именно для того, чтобы их театрально и с максимальным грохотом сокрушить. Далее он публично выкидывает сокрушенные декорации как «кажимости» и делает селфи с декорациями.

Деннет требует редукции ментальных состояний к тому, что принципиально ими не является: «В норме достаточный основанием для того, чтобы иметь опыт, служит последующий вербальный отчет», пишет хитрый фокусник.