Игорь Шнуренко - Человек взломанный

Прежде чем перейти к некоторым из важных идей великого немца, о которых сегодня принято помалкивать, я хотел бы остановиться поподробнее на некоторых фактах жизни Хайдеггера. Всякий раз, когда мы начинаем обсуждать его идеи, возникает тема его сотрудничества с нацистами: таким образом, его наследие легче отмести как некий набор фашистских идей. Разговор о фактах его биографии, связанных с этим, необходим не для того, чтобы как-то обелить философа, а чтобы лучше разобраться в том, что им двигало.

Спросим прямо, сотрудничал ли Хайдеггер с нацистами? Разумеется, и еще как. Философ был избран ректором Фрайбургского университета 21 апреля 1933 года, через три месяца после прихода Гитлера к власти. Через неделю он вступил в нацистскую партию, а еще через три недели выступил в актовом зале, украшенном свастиками, с тронной речью, в которой провозгласил, что теперь наконец-то университет обрел полностью немецкий дух. В зале присутствовали штурмовики и видные партай геноссе, без поддержки которых ему не быть бы ректором. В партии тогда было очень влиятельно антикапиталистическое крыло, уничтоженное в междоусобице год спустя, и это крыло могло испытывать интерес к идеям Хайдеггера для идеологического обоснования своих позиций.

Избранию Хайдеггера предшествовала череда событий, связанных с его когда-то другом и учителем Эдмундом Гуссерлем, который был крещеным евреем. Когда-то именно Гуссерль — на тот момент звезда первой величины в немецкой философии и основоположник феноменологии — повсюду продвигал Хайдеггера и помог ему занять место главы философской кафедры во Фрайбурге — эту должность он занимал перед уходом на пенсию. Но уже в начале тридцатых два философа стали конфликтовать: Хайдеггер уходил от феноменологии всё дальше. Время было такое, что конфликт окрасился в национал-социалистические цвета. 6 апреля 1933 года рейхскомиссар земли Баден Роберт Вагнер отстранил от работы в госучреждениях всех евреев, опережая нацистские расовые законы, которые были выпущены несколько позже. Гуссерль потерял пенсию и другие весьма существенные академические привилегии. Через пять лет он умер. Его ученик Мартин Хайдеггер не присутствовал на кремации учителя, более того, он убрал посвящение Гуссерлю в своей главной работе «Бытие и время». Разумеется, посвящение книги еврею в нацистской Германии было попросту невозможно, но к необходимости выживания явно примешивался и личный конфликт.

Хайдеггер вел философский дневник, известный как «Черные тетради», который долгое время не публиковался. В 1939 году философ записал там: «Чем более оригинальными и плодотворными становятся грядущие решения, тем более недоступными они становятся для этой расы (Хайдеггер имел в виду евреев — И. Ш .)».

Американский философ Ханна Арендт, у которой в двадцатые годы был роман с Хайдеггером, обвиняла своего любовника и учителя в скоропостижной смерти Гуссерля, назвав его «потенциальным убийцей». Впоследствии одной из главных тем ее философских размышлений стала «банальность зла» и то, как обычные люди в тоталитарных обществах своим молчанием соучаствуют в жестокостях этих режимов. Впрочем, из Германии Арендт уехала задолго до смерти Гуссерля.

Многие нацисты, впрочем, с иронией относились к Хайдеггеру и высмеивали его тексты, которые они были не в состоянии понять. Ректором Фрайбурга был лишь год, хотя после своей отставки оставался в штате университета, а в партии состоял до конца войны.

В 1945 году в письме сыну он так объяснял свое ректорство при нацистах: «Ректорство было попыткой увидеть в движении, при всех его недостатках и жестокости, что-то более долгоиграющее, то, что однажды может выявить западную историческую сущность Германии. Ни в коему случае я не стал бы отрицать, что в те годы я верил в такую возможность и поэтому отошел от своей настоящей деятельности [как философа — И. Ш .] в пользу эффективной работы в официальном качестве».

Есть воспоминания свидетелей, где говорится о вызывающей независимости Хайдеггера в эпоху «тысячелетнего рейха», которая продлилась двенадцать лет. Пишут о его брезгливом отказе от римского приветствия и о том, что в военные годы окружение Хайдеггера во Фрайбурге было уникальной средой, где люди позволяли себе открытую критику режима. В 1944 году профессора сняли с преподавания и послали рыть окопы. Тогда все преподаватели были поделены на три категории, и на физические работы отправляли наименее ценную для рейха группу.

Философ уже в конце 1933 года увидел, что германский порыв не привел к перемене мироустройства, которой он так жаждал, к возвращению метафизическому его должного места, а вместе с этим возвращению человечеству всего спектра достойных его возможностей.

Хайдеггер, как и многие немецкие интеллектуалы, думал, что становятся свидетелями не просто национал-социалистической революции, но переворота всего бытия. Словесную трескотню и стремление к материальной власти они приняли за служение. Им импонировала кажущая решимость и собранность, за которой стояла пустота — даже большая пустота, чем раньше. Такие, как Хайдеггер, думали, что ожили боги вагнеровского «Кольца Нибелунга», которые отнимут власть у расчетливых и злобных финансовых гномов, но на деле примитивные политические активисты сами оказались гномами. Клоунада с каждым годом становилась все страшней, и новые гномы с удвоенной силой продолжили выкачивать из бытия воздух великих идей и стремлений. Они продолжили штамповать из людей предметы, послушных исполнителей, тем самым готовя почву для создания сегодняшнего Цифрового Левиафана. И когда клоунада утонула в крови, на место вернулся все тот же старый мир, освоивший новые приемы и инструменты, мир, который как ни в чем не бывало продолжил окукливание в тотальной инвентаризации.

Но и разочаровавшись, Хайдеггер оставался захвачен вулканическими мировыми процессами и заворожен мощью исторической судьбы. Он просто перенес событие, которого ждал, в будущее, ушел в себя и продолжил работу. В мае 1945 года в покрытых лесом швабских горах над занятым французскими оккупационными войсками Фрайбургом Хайдеггер читает близким Гельдерлина, Канта, средневековую схоластику, и снова возвращается к Гельдерлину. Крестьяне, приглашенные профессором, приносят нехитрое угощение. Со стороны может показаться, что нищие празднуют что-то ведомое только им, над столом порой виснет голодная тишина. Но всё погружено в мысль, за которой следуют, потому что материальный мир исчез, он не имеет никакого значения. «Мы стали бедными, чтобы быть богатыми». Здесь и сейчас происходит сосредоточенная, молчаливая битва героев с гномами за кольцо могущества. Когда это еще повторится?