Игорь Бунич - Второе пришествие в гневе

Солнце светило сзади, и создавалась иллюзия, что огромный столб все время меняет цвет — из красного становится синим, из синего — зеленым, из зеленого — желтым. Но, подлетев поближе, Комацу убедился, что «столб» черно-серого цвета.

— Отсюда ничего не видно! — крикнул пилот. — Давайте пройдем его насквозь!

Ему никто не ответил. Члены экипажа были слишком сильно поражены увиденным. В кабине стало очень жарко. Комацу открыл окно и высунул руку, но тут же отдернул ее назад. Даже через перчатку его обожгло, словно раскаленным паром. Закрывая окно, Комацу заметил приставшую к перчатке пыль. На ветровом стекле тоже осела пыль и большие капли воды.

— Не могу больше! — крикнул Умеда, и Комацу, обернувшись, увидел, что его рвало.

Он сидел как раз на пути струи, ворвавшейся в машину из открытого окна. Гидросамолет вошел в черный дым. Обычно даже в очень густых облаках солнечный свет все-таки пробивается в кабину. А тут вдруг наступила кромешная тьма, как будто кто-то задернул на окнах черные шторы.

Температура в кабине повышалась. Все обливались потом. Через минуту Томимура, не выдержав жары, открыл окно и закричал — таким жаром обдало ему лицо, а кабина наполнилась странным запахом.

— Закрой окно, — еле дыша выдавил из себя Комацу. — Закрой быстро!

Неожиданно стало светлеть, и в следующее мгновение всех ослепило солнечным светом. Они прошли облако насквозь, на что потребовалось восемь минут. Теперь при свете Комацу увидел, что все его обмундирование покрыто слоем черно-бурой пыли. То ли от жары, то ли от испарений его тошнило и нестерпимо болела голова. Комацу помотал головой, как бы пытаясь стряхнуть боль, и увидел, что второго пилота Томимура тоже рвет.

— Садимся в гавани. — наконец принял решение Комацу.

Второй пилот кивнул. Он был смертельно бледен, но держался.

Умеда все еще чувствовал себя очень плохо, так что, посадив гидросамолет в бухте, Комацу пришлось вместе со своим вторым пилотом подтягивать машину к берегу. В гавани плавали сотни трупов тех, кто пытался в воде добиться облегчения своих мучений. Подтаскивая самолет к берегу, им пришлось отталкивать от себя трупы.

На берегу они заметили странные тени, отпечатавшиеся повсюду. На мостовой застыла тень от перил моста, хотя ни моста, ни перил уже не было и в помине. Улицу пересекала по диагонали полоса — видимо, след сгоревшего телефонного столба… (Полет через радиоактивный атомный гриб не прошел бесследно для этих молодых летчиков. Уже через два года Умеда умер от лейкемии. Томимура также умер от лейкемии в 1964 году. Комацу был в 1980 году еще жив, хотя много лет страдал от анемии).

Городские власти Нагасаки пытались хоть что-то предпринять. Электроэнергия в городе вышла из строя, телеграфная связь с внешним миром прервалась. Оба железнодорожных вокзала были разрушены. Город пылал. Улицы были завалены настолько, что проехать по ним было немыслимо. Бездомные раненые, обгоревшие и контуженные пытались вырваться из горящих руин. Из-за отсутствия связи невозможно было правильно организовать спасательные работы.

В Нагасаки оказались уничтоженными практически все запасы продовольствия. К счастью, на этот счет существовал заранее разработанный план. Во второй половине дня из близлежащих деревень стали приходить первые грузовики с вареным рисом.

Городская медицинская служба была приведена в состояние полного хаоса. Медицинский колледж вместе со своей клиникой был разрушен до основания. Из восьмисот пятидесяти обучавшихся там студентов шестьсот были убиты и почти все остальные ранены. Оставшиеся в живых врачи и студенты развернули временный центр скорой помощи на выжженном поле, где раньше находились общественные огороды. Но врачи не могли сделать много, поскольку все медикаменты были уничтожены. Единственным знаком, говорящим о том, что это поле является «госпиталем», был флаг, поднятый одним из медиков. Это был японский национальный флаг — белый с красным кругом восходящего солнца, выведенным человеческой кровью.

На последних каплях горючего майор Суини вел «Автомобиль Бока» к Окинаве. Там, по каким-то причинам, его радиограмму не приняли, и прибытия летающей крепости никто не ждал. Взлетно-посадочная полоса была занята непрерывно взлетающими армейскими истребителями P-38.

Один мотор у Суини уже заглох, сажать машину нужно было немедленно, но на местном КДП на бомбардировщик Суини не обращали решительно никакого внимания. Возможно, его просто не слышали по радио.

В отчаянии Суини стал выпускать в разных комбинациях сигнальные ракеты: «Тяжелые повреждения», «машина в огне», «Горючее кончилось», «На борту убитые и раненые».

К счастью, этот своеобразный фейерверк был замечен. Взлетную полосу немедленно освободили, и со всех сторон вдоль нее, завывая сиренами, понеслись пожарные и санитарные машины.

«Автомобиль Бока» тяжело опустился на взлетку. Все четыре мотора бомбардировщика заглохли, как только его шасси коснулись полосы.

Майор Суини еле держался на ногах.

Когда он вылез из люка, к нему подскочили санитары с носилками.

— Где убитые и раненые?

Майор махнул рукой на северо-восток, в направлении Нагасаки, и ответил, — Там.

В тот же день в Перл-Харборе секретным приказом командующего Тихоокеанским флотом США адмирала Нимица была создана Следственная комиссия для тщательнейшего расследования обстоятельств гибели тяжелого крейсера «Индианаполис». Командующий флотом приказал выявить и предать военному суду всех лиц, виновных в гибели корабля и в последующей трагедии. В комиссию, председателем которой адмирал Нимиц назначил себя, вошли все ведущие адмиралы тихоокеанского театра военных действий.

Более неподходящего времени для создания подобной комиссии трудно было придумать. Война продолжалась. Все адмиралы были по горло заняты подготовкой к вторжению на Японские острова. Вступление России в войну еще более запутало и усложнило все действия, связанные с военным планированием. Но командующий требовал, чтобы Следственная комиссия приступила к работе немедленно, сегодня, в четверг 9 августа 1945 года.

Несмотря на все заверения Молотова, донесение Сато об объявлении Советским Союзом войны Японии так и не было передано. Его задержали на Центральном телеграфе в Москве. Правда, часом позже русские сами сообщили об этом по международному радио. Это сообщение было перехвачено радиослужбой японского министерства иностранных дел в Токио. Последние надежды министра иностранных дел Того начать переговоры с американцами через посредничество СССР рухнули. Хотя эти надежды всегда представлялись как совершенно иллюзорные, Того пришел в такую же ярость, как Хэлл в день нападения на Перл-Харбор. Он заявил, что Советский Союз нанес Японии предательский удар ножом в спину.