Герман Устинов - Смена эпох

Яхья Зикрия вступил в партию потому, что все ее замыслы и практические дела понятны и близки его сердцу. Разве не добивается она мира и порядка в стране, счастья и справедливости для простых людей? А самого себя он всегда безоговорочно относил к этим людям. Родом он из деревни. Там до сих пор живет его родня. Во время посевной и уборки Зикрия закрывает дукан и едет помогать старикам. Да и дукан его — одно название… Глиняная мазанка, где он продает и ремонтирует подержанные часы. Вся, так сказать, прибавочная стоимость — плата за личный, сгорбивший его раньше времени труд. То же самое и его квартира — три комнатки наверху, и «Фольксваген»— допотопная колымага, купленная на распродаже. Часовщик бедного квартала…

Кто не знает, что показатель нормальной жизни на афганской земле, как и вообще на Востоке, бесперебойная работа торговли. Если шумит базар, если гостеприимно распахнуты двери магазинов, ресторанчиков, шашлычных и чайных, значит, все спокойно. Вот почему для контрреволюции одна из главных мишеней — мирные дуканщики. Запугивая их, парализуя торговлю, она как бы демонстрирует свою силу, поигрывает мускулами, доказывает самое свое существование.

Зикрия помнит, сколько раз за время, прошедшее после революции, по гератским базарам прокатывались волны душманских погромов, грабежей и насилий… Как-то к нему в дукан заявился здоровенный детина, представившийся курьером ИОА, нелегального реакционного «Исламского общества Афганистана», которым руководит находящийся в эмиграции бывший преподаватель теологии Кабульского университета Раббани. Пришелец потребовал от Зикрии большую сумму в пользу ИОА. Когда же тот отказался, незваный гость достал пистолет и всадил в Зикрию несколько пуль. Три месяца дуканщик провел в больнице.

— После этого случая я окончательно понял, что в одиночку каждый из нас ничего не добьется. Да и народная власть не может приставить ко всем дуканам по часовому. Решили создать собственные отряды самообороны. Провинциальный комитет партии поддержал нас, выдал оружие, а ответственным за работу этих отрядов назначил меня. И до нынешнего дня это мое главное партийное поручение, — говорит Зикрия.

Как рассказал мне начальник провинциального управления царандоя Мухаммед Атмар, маленькие, но дружные отряды дуканщиков оказывают большую помощь городу в борьбе с бандитизмом. Спокойнее теперь на базарах, реже стали случаи поборов, грабежи среди бела дня. Посты добровольцев действуют круглосуточно. Два раза в неделю отправляется со своим автоматом в ночнре дежурство и Зикрия. По его словам, душманы обходят их посты стороной. «Знают, что нас не возьмешь на испуг и не подкупишь».

Мы толкуем с ним после очередной двенадцатичасовой вахты в маленькой дощатой сторожке, которую они сколотили сами — две деревянные скамьи, стол и электроплитка в углу, на ней постоянно шумит чайник. В сторожке, кроме Зикрии, его товарищи по ночной «смене» — москательщик Ибрагим Хамид, мясник Абдул Гафар, зеленщик Сулейман Арбаб… Темпераментные, обстрелянные, крепко сдружившиеся люди.

Вечером у них партийное собрание. Завтра — лекция о положении женщины в социалистическом мире, через два дня — субботник по уборке базарной площади. Затем — новое ночное бдение на самом бойком перекрестке старого города с темными лабиринтами и тупиками… Я слушаю и поражаюсь. Неужели это афганские дуканщики, для которых целью жизни на протяжении сотен поколений была нажива, а первая «моральная» заповедь звучала так хрестоматийно: не обманешь — не продашь?

И да, и нет. С одной стороны, не оторвались они и не отреклись от своего призвания, от своего дела. Да и с чего? В стране, где исторически торговля составляла нерв деловой жизни, профессия дуканщика еще долго будет необходимой. С другой — мои герои — пока еще небольшая группа в сфере торговли, они сумели раньше и лучше Своих коллег увидеть и осознать прямую связь между своей судьбой и судьбой страны.

Сегодня все чаще интересы дуканщиков совпадают с интересами республики.

— Риск и убытки велики, как наверстать потерянное? — жалуется мясник Гафар. — На днях мы с братом купили в кишлаке сотню баранов. По дороге тридцать из них «реквизировали» душманы из шайки Шераги. Правда, дали «расписку». Но для чего она? Издевка и только… Вот и пришлось продать оставшееся мясо подороже. И людям плохо, и нам невесело. Теряем старых покупателей, выслушиваем горькие и, право, незаслуженные попреки.

— Каждый честный дуканщик, — вступает в разговор зеленщик Сулейман, — который продает свое, а не награбленное, не контрабандное («Есть и такие», — усмехается Зикрия), — за республику. И мы, как и наши покупатели, отчетливо видим, кто сегодня главный враг народа. Этим людям, заботящимся, конечно же, не о защите ислама, не о мусульманских традициях, а о легкой наживе, о том, чтобы в Афганистане не кончалось смутное время, не будет пощады.

— Так, — подтверждает Зикрия Яхья. — Душманов сегодня еще не сбросишь со счетов. У них сильные покровители за границей, ненавидящие нашу республику. У них — деньги и оружие. Но я сделал выбор. Афганскому народу, стремящемуся к новой жизни, к миру и счастью, нельзя навязать горе и разор. Правда на стороне народа, и он победит.

Общеизвестно: в Афганистане нет железных дорог, водных путей. Вся экономика страны едет в нужные ей стороны на автомобильных колесах. Грузовик на любом афганском шоссе — главное действующее лицо. Как и положено ведущему персонажу, он отличается от других участников движения своим убранством. Почти каждый многотонный скороход украшен на восточный манер азиатскими пейзажами, изображениями экзотических зверей, птиц и рыб, исписан поэтическими двустишиями и цитатами из корана. К боковому зеркалу у кабины водителя обязательно привязан лисий или волчий хвост. С заднего борта чуть не до земли свисают прозрачным занавесом две-три дюжины фигурных стальных цепочек. Фантазии и красок не жалели. Передвижная художественная галерея да и только…

Любой афганец знает: такой грузовик непременно принадлежит частнику. Кто и зачем будет заниматься столь изощренным «оформлением» в государственном гараже?

Сегодня в республике насчитывается 24 тысячи грузовых машин. 17 тысяч из них — частные.

…До чего же хороши афганские ковры! Густой, насыщенный красно-черный цвет, старинный, не знающий веяний моды орнамент, ювелирная ручная работа — десятки тысяч узелков на квадратный метр, великолепная шерсть, не боящаяся столетий эксплуатации. На ковер средних размеров уходит два года работы нескольких мастериц. Когда он готов, его расстилают на проезжую дорогу перед мастерской, и целый день эту чудо-красоту безжалостно утюжат своими колесами все спешащие по своим делам машины. Потом пыль тщательно выбьют, протрут отглаженную поверхность спитым чаем, высушат ковер на солнышке, и изделие народных умельцев отправится в дальний путь, за многие тысячи километров. Ковры — важная часть афганского экспорта, старинный и надежный источник поступления иностранной валюты в казну государства.