Александр Горбачев - Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021 [litres]

Но текст пришлось все-таки сочинить.

Да – чтобы программа была подлиннее. Прямо перед саундчеком. Я думаю: «Ладно, заморачиваться не буду – буду писать то, что лезет в голову». И когда появилась вот эта фраза «Не надо стесняться» – я от нее оттолкнулся и сделал остальное.

То есть песня не то чтобы на основе реальных событий.

Ну как сказать – все равно она как-то же зрела во мне; я знаю, откуда это все пошло. Когда я в школе учился, я диджеил в одном месте – на танц-площадке. Это город Славутич, начало 2000-х. Мы делили три часа на двоих с другим диджеем – он был постарше, вернулся из армии, называл себя диджей White. И он играл более классную музыку, чем я, – более современную, модную: тех же Nightcrawlers, какой-то гаражик. Такое что-то модненькое, непонятное всем остальным. За что я ему дико благодарен, кстати, потому что он в итоге меня всем этим вдохновил и воспитал. Я каждый раз слушал полтора часа его сет – он играл крутую музыку, классно сводил, но никто не танцевал: все сидели по углам. А потом становился я и играл дичайшую попсу: Верку Сердючку, Ирину Билык, Snap! Onyx, Мистера Кредо, Юлю Савичеву. И все аж бегом залетали на танцпол! Сразу собирался народ – вау, дискач! И вот, наверное, воспоминание об этой ситуации вылилось в текст «Стыцамэна».

А вы играли такую музыку, потому что нравилось – или потому что хотелось, чтобы люди танцевали?

Второе. Мне нужно было раскачивать зал. Я шел у них на поводу, они мной управляли.

Интересно, что сейчас-то у вас другая стратегия.

Прикинь, да? То есть я прошел школу этого диджея – и начал делать все так, как он делал раньше.

Давайте к «Стыцамэну» вернемся. Ну, про «Не надо стесняться» – это понятно. А вот строчка «Жарю ультрамальвин» – это вообще что?

Мы играли всегда в игры разные. Знаете «Шапку»? Где слова объясняют? Я всегда писал какие-то слова, которые сочинял. Допустим, «киносемки». Понял? Не киносъемки, а киносемки. Вместо ночного патруля – какой-нибудь ночной патрон. В общем, что-то несовместимое, но при этом работающее. И решил применить этот принцип здесь. Ультрамарин же был у Носкова [в песне «Паранойя»], еще где-то – ну то есть модненькое слово, надо было его переделать как-то. И я придумал ультрамальвин, получая максимальное удовольствие от этого процесса ребячества.

Мне кажется, песня так сработала во многом благодаря вот этому начальному сэмплу – «ы-ы». Он откуда взялся?

Мы пытались придумать какую-то партию вокальную – и она мне не нравилась. Я говорю: «Давайте что-то с ней сделаем? Может быть, сделаем ее повыше и превратим в инструмент?» И Рома такой – хопа-хопа, поднял тональность, порезал. Получилось прикольно – и в итоге из той партии получилась отдельная инструментальная дорожка вот с этим сэмплом.

Карьерно вы вообще в каком состоянии находились, когда весь этот творческий процесс происходил?

«Пара нормальных» кончилась. Я аккумулировал силы, чтобы всем все доказать, с кем я не стал сотрудничать. Я же с разными людьми встречался, было много вариантов – Дима Климашенко, Mama Music, Потап… С кем-то мы даже доходили до стадии чтения контрактов. А параллельно у меня были друзья, которые говорили: «Чувак, а чего ты куда-то лезешь? У тебя есть опыт большой, у тебя есть связи. Музыкальных редакторов знаешь. Попробуй сам сначала. На хрен тебе куда-то идти? Ты ж нормально все делаешь. Мы в тебя верим – если что, как-то поможем тебе. Зачем тебе опять в кабалу лезть?».

Я думал – ну да. Но все равно успел три месяца поработать с [Юрием] Бардашем. Причем мы ничего не подписывали – просто пожали друг другу руки и начали работать. Но когда он полез в аранжировку «Тем более», я понял, что все-таки нет. Просто не был готов к тому, чтобы продюсер лез в музыку. Так что мы стопнулись, даже немного повздорили – но быстро начали опять офигенно общаться и до сих пор общаемся. Он мне даже потом отдал песню, которую у меня купил. Сказал: «Чувак, никто кроме тебя ее спеть не сможет, забирай». Это была «Целовать другого».

В общем, как раз когда мы делали «Стыцамэна», мы с Бардашем только разошлись. Была зима, мы сидели на Вербицкого, и Рома мне говорил: «Чувак, нам нужно сделать какой-то формат, потому что это на радио не возьмут». Вообще, Рома у нас был самый прошаренный – он уже много кому делал треки, был топовым саунд-продюсером. И он садился и говорил: «Смотрите, вот тут длинновато, надо покороче», – ну и все такое. Я ему говорю: «Ром, подожди. Давай уже просто сделаем, чтобы нам перло. Не возьмут на радио? Не возьмут на радио. У нас есть другие песни, которые возьмут». И вот так мы сделали «Стыцамэна»: абсолютно свободно, не стесняясь.

Я был уверен, что все будет классно. Я не знаю почему, но у меня была абсолютная уверенность, что надо идти против системы.

Насчет системы. Когда мы делали номер «Афиши» про историю поп-музыки в 2011 году, он заканчивался такими словами: «Я за честную музыку, за честный креатив. Я хочу стать светочем шоу-бизнеса – человеком, который разрушит гегемонию эстрадной попсы и создаст попсу профессиональную, модную. Не попсу, а именно поп-музыку».

Вау.

И сказал это Потап.

Серьезно?!

Да. В итоге, кажется, так и произошло – только сделал это другой человек. Не Потап, а вы.

У нас была такая история с Потапом, когда я к нему приходил договариваться о продюсировании. Он сказал: «Чувак, смотри. Ты понимаешь, я прошел всю эту историю – надо делать немного по-другому. Поверь мне, моему опыту – я съел на этом очень большую собаку. Не произойдет чуда, я тебе отвечаю». Я ответил: «Хорошо. Давай я возьму себе это как челлендж. Докажу сам себе, что у меня ничего не получится, и приду тогда к тебе с распростертыми объятиями». И не пришел. А Потап через какое-то время сказал: «Чувак, ты был прав, я забираю свои слова обратно». Мне было очень приятно.

Зачем вам вообще было делать что-то самому? Вы же в рамках «Пары нормальных» комфортно в предыдущей системе и существовали.

Абсолютно. Существовали по принципам системы и даже нормально прокормились: были хиты, которые принесли нам славу в Украине и даже немножечко в России. Более того, я прагматично тогда подходил к этому вопросу. То есть я написал второй альбом «Пары нормальных», желая быть популярным. Я точно понимал, что может зацепить, а что не может зацепить – и то, что не может, я смело вычеркивал. Даже если мне это нравилось больше. Я к тому времени уже наелся пустот напротив сцены, когда мы выступаем, и мне это не нравилось.

В общем, система была достаточно кондовая по своей сути. Были понятные принципы хитовости. Реально – я не могу их озвучить, но я их понимаю. Сильно выделяющиеся ноты, легко запоминающийся мотив, аккорды чуть-чуть попроще, звуки какие-то конъюнктурные… Ну я, конечно, вводил потихоньку ровную бочку – и она работала. То есть не настолько уж прагматично ко всему этому относился. И все равно: в тот момент важнее всего были слава и деньги. И о какой-то более высокой миссии, о культпросвете и социальной ответственности я не задумывался вообще. Но мои решения были достаточно свежими – потому что у меня был богатый музыкальный мир, я слушал много разной музыки. Плюс понимал, что у меня какая-то своя мелодика, на которую все реагируют, – с тех пор как что-то пел под гитару в школе или в институте.