Александр Горбачев - Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021 [litres]

Но я хотел, чтобы все шло еще круче и чтобы я делал это сам. Все-таки половина материала «Пары нормальных» была купленной – и мы немного страдали от этого. Хотелось самому все за себя решать – и музыкально, и административно. Хотя в итоге я с тех пор сам так и не был. Сначала появился Рома, который мои песни через себя пропускал, потом – Pahatam. И в итоге я себя как единицу и не рассматривал – потому что это неудобно. Мне нужен партнер. И моя дорнобанда – это очень ценная и важная часть моей истории; без нее все наверняка было бы намного сложнее и куда менее успешно. У меня получилось из каждого вытянуть то, что мне нужно, в таком продюсерском смысле. У Ромки получается всякие модненькие штучки делать, у Пахи охерительный бит, я вношу гармонию, мелодию – и поехали. Хоп – берем какой-то классный сэмпл из Apache Crew, я прихожу с гармонией, Рома играет классные штучки на гитаре, дописывает какую-то моднявочку… И получилось «Северное сияние». Абсолютно такая система была в каждой песне альбома «Co’n’Dorn». Мы просто купались в этой синергии – и получалось что-то, что было под стать конъюнктуре, но оно все равно было свеженькое, трендсеттерское. Как раз за счет «Стыцамэна». Потому что все остальное было очень даже… Ну хотя я был первый, кто начал с хуем во рту петь.

Вы любите это выражение.

Ну так проще всего объяснить. Так что будете у Скриптонита брать интервью, напомните ему об этом.

Это было сознательное решение – петь именно вот так?

Да! Я слушал свои песни и понимал, что мне не нравится, как я на русском звучу. Да и кроме того – песни-то зачастую сочинялись не на русском, а вот на этом тарабарском. Такой йогурт-language предшествовал любому тексту. Был просто фонетический набросок, под который подделывался русский текст – и в результате получалась вот такая манера. И она сработала.

Когда вы поняли, что она сработала? Когда «Стыцамэн» взлетел?

Осенью 2011-го мы попали на российские телеканалы – и у нас все пошло и в России, и в Украине. Потому что тогда была такая ситуевина: если ты становишься популярен в России, то и в Украине начнут на тебя обращать внимание. Так было с Quest Pistols, с той же Сердючкой, еще с кем-то.

При этом вы попали в довольно специфический контекст – первый ваш концерт, который я посетил, был в клубе «Рай». То есть такой поздний гламур с налетом классической эстрадности. И кажется, этот контекст вам быстро разонравился.

Ну, мы поначалу искали свое место – выступали вообще везде, где приглашали. Но да, конечно. Почему я, собственно, и повернулся и сделал совсем другой второй альбом: я понял, что это не моя аудитория. Мне нравилось, что я вот такой популярный, меня это успокаивало – и я как бы прощал себе нахождение в такого рода заведении. Но смотреть на такую аудиторию не было всегда приятно. Это всегда была битва, схватка. Во-первых, они ждут одного трека; во-вторых, они все на пафосе – все на деловом, все на предвзятом. В Москве вообще тише всего встречали нас – типа статус не позволяет громко хлопать или кричать. Я подумал, что мне не нравится такая ситуация.

Кажется очевидным, что новое поколение музыкантов, которое в некотором смысле с вас и началось, – какие-то совсем другие люди, чем 1990-е и 2000-е в поп-музыке. Ну, 2000-е – это вообще период застоя, мне кажется.

Такой промежуточный период. То есть 1990-е – это модерн, наверное, 2000-е – постмодерн, а вот потом начался метамодерн. [143]Хотя я не все свои песни отношу к метамодернизму. Вот Антоха МС – больше метамодернизм, чем я. Но я считаю, что в моем творчестве метамодерн тогда уже все равно просматривался.

Что конкретно вы имеете в виду?

Уход в искренность, в собственное нутро, поиск глубины именно там. Сочетание доселе несочетаемого. Новый принцип подхода к ритмике.

И откуда это взялось? Не у вас лично, а у целого поколения.

Знаете, мне раньше журналисты часто задавали вопрос – почему так все хреново в российской и украинской музыке? А теперь вообще перестали. Для всех стало очевидно, что произошел рост, поменялся какой-то принцип творческий. Все стали искренними, натуральными; перестали бояться делать по-своему. Я думаю, это в первую очередь заслуга интернета. Само разнообразие того, что мы сейчас можем услышать вокруг, породило в нас новый менталитет, готовый на свежие решения. Да и то, что происходило в 2000-е, уже вызывало отвращение и как раз порождало желание этого нового. Я однажды, давно еще, в какой-то гостинице встретил артиста Никиту. Мы разговорились, я ему поставил старые треки, и он сказал: «Ваня, давай делай, выпускай. России нужен новый герой».

Да, так и было.

Они говорят: вот есть Дима Билан, Лазарев – и больше никого. Нужны новые лица. Я тогда не поверил, что это возможно, – но именно так и произошло. Все созрели, оголодали; музыка стала свободнее, метамодернизм развился в современном искусстве и перешел в музыку. И возникло новое поколение.

И даже оскорбительное слово «попса» исчезло. Вам приходилось с ним сталкиваться, кстати?

Да. Это то, почему я начал писать другой материал: я не хотел быть попсой. Для меня это действительно было оскорбительно. А потом это исчезло – и я понял, что не стоит париться. Хотя знаете, что сильно подпортило мою репутацию? Ремикс на «Бигуди» Магнита и Слайдера. Мы же тогда не имели опыта – всем разрешали: берите, переделывайте. Ну они его сделали, и я его услышал в итоге в Турции. И прозрел. Оригинал «Бигудей» все-таки потоньше. А тут… В общем, те, кто готов был нас принять, в этот момент начали считать нас говном из каждого утюга. Причем этот ремикс до сих пор играет!

Да, я слышал в такси недавно.

Я его искренне ненавижу. Меня однажды попросили сделать плейлист самых моих нелюбимых песен – я его туда вставил. Он поставил на меня этот ярлык – «попса». И я с этим ярлыком начал бороться. Еще туда же был уход Pahatam из живого состава. Он сказал: «Чуваки, я что-то не очень хочу, меня пацаны во дворе не поймут. Давайте будем песни писать вместе и все такое, но я выступать не хочу». Я подумал, вау, мы на пике карьере, куча концертов, а ему важнее уважение своих, чем выступать и зарабатывать деньги. Хм! А ведь это действительно важно – уважение. И тогда я задумался – а мне кто важен? А на кого я бы хотел ориентироваться? И понял, что мне бы хотелось, чтобы обо мне хорошо говорили музыкальные критики. А еще – сам Паха и его парни. То есть я придумал себе аудиторию и начал делать для нее. Ну то есть для себя, зная, что ей понравится. И это привело к альбому «RanDorn».

И к выступлению на Премии «Муз-ТВ» с «Невоспитанным».

Да. Мы пошли и сказали: «У нас будут свои условия». Мы делали сами свет, я сам его режиссировал. Канал шел у нас на поводу, мы были им важны. Кстати говоря, после этого же выступления мы с ними поссорились. Тогда, я помню, [журналист и промоутер] Саша Вареница нас похвалил в том смысле, что все-таки есть хаус-музыка на постсоветском пространстве, и мы обрадовались, что хоть кто-то это заценил. Потому что в комментариях на YouTube был сплошной пиздец – ой, наркоманы, Дорн, что ты принимаешь, и так далее… А мы-то приехали после Лондона, после андерграундных клубов, где мы послушали всю эту новую музыку – диджея Рашада и так далее.