Александр Горбачев - Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021 [litres]

Я думаю, что у Натали просто чистейшая энергетика. К этому можно относиться как к полнейшему бреду – но это моя позиция. Я думаю, что причина успеха – в ее чистоте. Конечно, это попса – очень легкая, смешная. При этом я понимаю, что многие не относятся к этой песне с юмором, что удивительно для меня. Тем не менее как-то их цепляет сама Натали: она абсолютно позитивная, в ней нет вот вообще ни одного грамма какой-то отравы, которой и так вокруг хватает. Я думаю, что она просто разряжает людей – и в этом ее феномен.

Если бы мы сняли клип конфетно-мармеладным, я бы не так гордилась своей работой. А из-за контраста – мне реально не стыдно. Подложи любую песню – например, хип-хоп тот же – идеально ляжет. Черно-белое, лаконичное – не сказать, что что-то выдающееся, но тем не менее. Клип шел вразрез с представлениями слушателей. Они могли себе что угодно представить – только вот не это… Бесконечную вот эту мукý, которую мы разбрасывали по площадке, в которой кто-то вообще видит наркотические вещества, а кто-то – снег. Фанаты Натали потом писали: «Ну как же так – это песня о великом; о том, что женщина уже созрела». То есть они отнеслись очень серьезно к этому всему. Но и мы – и Натали в том числе, – конечно, отнеслись к этому как к шутке, которая реально удалась.

После этого клипа как-то все сразу началось – и певица Слава, и [Ирина] Дубцова, и Сати Казанова, Влад Топалов. В общем, хорошо мы прошлись по России. Но самый большой проект, который состоялся после выхода клипа «О боже, какой мужчина», – это моя грин-карта. Будучи туристкой, я приехала в Америку, пошла со своим знакомым к адвокату, потому что он забирал свою грин-карточку. И адвокат меня спросил: «А что ты делаешь?». Я говорю: «А я снимаю музыкальные видеоролики». Он попросил показать – я открываю «Мужчину» и слышу: «А ты не хочешь грин-карту получить прямо завтра?». Я спрашиваю: «А почему?». «Потому что ты нужна Америке, это большое творческое достижение в твоей стране – и такие люди нужны нашей стране», – сказал адвокат. Вот и все, и я осталась – и теперь делаю карьеру в Америке. Часто очень талантливые ребята не берутся за такие песни – они реально любят серьезную музыку, им нравятся совершенно другие какие-то краски. И я их могу понять. Тем не менее вот именно Натали привела меня к большим американским хип-хоп-артистам, [145]с которыми многие хотят работать, но не знают как. Кто бы мог подумать?

Рэп с классическим содержанием (самолюбивый репрезент плюс призыв подвигаться – так делали еще в Нью-Йорке начала 1980-х), но с совершенно новой формой: под этот речитатив не просто машут руками, а танцуют – о чем и речь в песне. Оперативно подхватив моду на стрекочущий трэп-звук, Леван Горозия, сын грузина, выросший в Якутии и даже выступавший одно время за баскетбольную сборную республики, перевернул игру сразу по трем направлениям. Во-первых, хип-хоп вернулся в поп-контекст – и теперь уже навсегда: к 2013-му тяжеловесы жанра вроде Басты, Гуфа или «Касты» давно собирали большие площадки, да и песен, пригодных для радиоэфиров, уже накопилось немало; «Все танцуют локтями» стали в этом смысле последней каплей. Во-вторых, основанный Тимати лейбл Black Star, на который до этого было принято смотреть скорее с иронией, весомо заявил о себе как о ведущем поставщике массовых хитов – и остался таковым на следующие семь лет. И в-третьих, боевик Горозии как бы предложил русскому рэпу новое направление, дав индульгенцию на то, чтобы фокусироваться не на тексте, а на энергии. Pharaoh, Face и вся «новая школа» – может быть, они случились и не вследствие «Локтей», но уж точно случились после.

Леван Горозия (L’One)

рэпер, автор песни

После не самого удачного сингла «Дай мне слово» у меня была внутренняя установка всячески отойти от классического хип-хоп-звучания. Вся дебютная пластинка «Спутник» в целом экспериментировала с электроникой, с ударными а-ля [драм-машина] Roland TR-808 и подобными звуками. Песня «Все танцуют локтями» создавалась откровенно как шутка – в первой версии, например, было очень много мата, но какое-то седьмое чувство – мое и друзей – поспособствовало тому, что маты ушли, и песня могла играть вообще из любого утюга, как впоследствии и получилось.

Рэп-концерты в то время оставались концертами с поднятыми руками вверх, никаких танцев. Ты должен был как можно больше говорить, как можно больше смысла вкладывать в песни, месседж доносить. А тут выяснилось, что рэп совсем спокойно может быть танцевальной музыкой, под которую можно попрыгать с друзьями, – отлично провести время, глобально не вслушиваясь в смысл. Приблизительно то же самое происходит со многими людьми, которые слушают американскую музыку, не очень хорошо разбираясь в английском языке. Ну как бы их качает и качает – и это, наверное, самое главное. Я уверен даже, что многие российские слушатели Трэвиса Скотта особо не понимают, о чем он читает, – что не мешает им врываться на его сеты на фестивалях. Вот такой танцевальный рэп начал набирать обороты на клубных вечеринках – и начала блуждать по интернету фраза «На этих вечеринках все танцуют локтями». От нее мы и оттолкнулись.

На момент появления это была какая-то песня-вспышка, которая, безусловно, кардинально изменила индустрию. Я тут не нахваливаю сам себя, а абсолютно спокоен с этой своей внутренней правдой. Потому что классический рэп, каким мы его до того момента знали, после нее практически исчез. Все сложилось в тот самый момент: молодежи хотелось чего-то нового – и вот оно появилось. Еще и танцевальное. Но тому, что песню слушают до сих пор, я сильно удивляюсь: мы вот буквально вчера ее из окна проезжавшей машины услышали.

Безусловно, я благодарен этой песне – и уверен, что нахожусь там, где нахожусь сейчас, в том числе благодаря ей. В то время я мог ее играть на концертах по три – четыре раза подряд спокойно – особенно узнав, как Джей Зи и Канье в Париже дюжину раз подряд включали «Niggas in Paris». И на танцполе не было такого человека, который махнул бы рукой – типа опять он ее, в пятый раз; не, не пойду. А когда я уже несколько стеснялся этой хитовости и хотел донести, что L’One – это не только «Все танцуют локтями», я сделал тур «Без локтей», где принципиально не пел эту песню. Но вскоре стало ясно, что людям все-таки не хватает этого финального «бдыща», назовем это так. И на Дальнем Востоке я таки сдался и начал ее читать – и во время первого ее исполнения во Владивостоке я прямо на сцене поскользнулся и упал. Догнала меня карма.

Я вообще бельмо на глазу у русского рэпа. Человек, который, по мнению многих, предал все, что дорого им было в жанре. Двигается он не так, одевается не так, поддерживает периодически людей, которых не нужно поддерживать; клеймо, клеймо, клеймо, клеймо, клеймо. Я абсолютно спокойно отношусь сейчас ко всему к этому. Иногда, конечно, какой-нибудь недалекий человек приходит в комментарии ко мне в соцсети и выливает на меня ушат грязи. Но если сравнивать с человеком из 2012-го, на которого ополчился весь русский рэп из-за того, что он ушел из группы Marselle, пошел на Black Star, начал зарабатывать деньги, начал петь про успех, предал андерграунд – то сейчас я, конечно, уже абсолютно спокоен.