Айн Рэнд - Голос разума. Философия объективизма. Эссе

После нескольких недель занятий с такими профессорами я бежал к Айн Рэнд, доверху набитый софизмами и заблуждениями, и она, бывало, по 12, а иногда и 15 часов без перерыва старалась привести в порядок мою способность мыслить. Почему это было так важно для нее? Потому что ее собственный метод мышления был противоположен рационализму. Помнится, однажды я спросил, почему она так яростно опровергала теории Канта, особенно абстрактные идеи в основе его системы, такие как нереальность мира, познаваемого нашими чувствами и разумом, или субъективные формы человеческого сознания. Я знал, что Кант неправ, но в свои 20 лет не понимал, почему этот вопрос вызывал в ней столь сильное волнение.

Она ответила: «Когда кто-то говорит, что реальности не существует или что разум субъективен, он тем самым нападает на каждое убеждение и каждую ценность, которых я придерживаюсь. Все, что я в жизни люблю: моя работа, мой муж, моя музыка, моя свобода, созидательность человеческого разума – все это зиждется на моем восприятии реальности и все это становится иллюзией и теряет силу, если разум бессилен. Как только вы соглашаетесь с кантовским подходом, вы выпускаете на волю разрушителей человечества, то есть созданий, свободных от рациональности, которые начнут эксплуатировать производителей, заставят пожертвовать всеми ценностями и погрузят всех нас в фашистскую или коммунистическую диктатуру».

Если вы подходите к обычному человеку, перечисляете всех людей и все объекты, которые ему важны, а затем говорите «Я их все уничтожу, а тебя втопчу в грязь», то человек, конечно, придет в ярость. Айн Рэнд слышала подобное намерение всего в одной фразе «реальности не существует», и эта чуткость отличает ее от остального мира. Большинство людей в наш век прагматизма и скептицизма сбрасывают со счетов обобщения о реальности как пустую болтовню, то есть как плавающие абстракции, и реагируют лишь на относительно узкие высказывания. Айн Рэнд действовала наоборот. Она гораздо ярче реагировала на философские идеи, нежели на детали. Чем более абстрактна формулировка зла, тем большая территория им заражена и тем более разрушителен его потенциал.

Точно так же, если Айн Рэнд слышала фундаментальную идею, которую она считала истинной, например идею главенства разума и реальности, она отвечала глубоким уважением, восхищением и даже благодарностью. Идеи не были для нее игрой. Они были для нее формой схватывания мира человеком и неотъемлемой частью его действий и выживания. Таким образом, истинные идеи были бесценным активом, а ложные несли потенциальную угрозу.

Так же как Айн Рэнд не отделяла абстрактное от конкретного, она не позволяла конкретному оставаться отделенным от абстрактного. Она отвергала широко распространенную сегодня манеру смотреть на повседневные события в вакууме, а затем причитать, что жизнь сложна и запутанна. Действия человека, утверждала она, – это продукт его мыслей. Следовательно, чтобы быть понятыми, его действия необходимо рассматривать в тесной связи с его идеями. С чем бы она ни сталкивалась в своей жизни, будь то вдохновляющий роман Виктора Гюго или приводящее в ужас прогрессивное образование, запуск американской космической ракеты или последняя катастрофа в Вашингтоне, необъяснимое поведение друга или человека, которому она доверяла, – она все стремилась объяснить, указывая на лежащие в основе идеи. Поскольку в ее философии абстракции – это средство схватывания человеком конкретного и способ его взаимодействия с миром, она использовала их в этих целях. Она не довольствовалась ни плавающими теориями, ни тарабарскими новостными заголовками. Она всегда требовала единства: теории и реальности, идей и фактов, понятий и восприятия.

Думаю, теперь вы понимаете, как Айн Рэнд пришла к самому революционному элементу объективизма – своей теории понятий. Как-то я спросил ее о возникновении этой теории. Она сказала, что однажды разговаривала с одним последователем Фомы Аквинского и не согласилась с отстаиваемой им теорией понятий. «Ну, хорошо, откуда, как вы думаете, берутся понятия?» – спросили ее. «Позвольте мне минуту подумать и посмотреть, как мой разум формирует понятие, – ответила она, – поскольку я еще не размышляла над этим вопросом». Через несколько минут тишины она пришла к идее опускания контекста как сути абстракций. Меня всегда поражал этот подвиг философского творчества: казалось, она решила вековую проблему случайным взглядом внутрь себя. Думаю, теперь я понимаю этот механизм. Я вижу, что теория понятий Айн Рэнд была с юности вплетена в ее мысленный процесс: в признании того факта, что понятия не случайны или сверхъестественны, а выступают инструментами, позволяющими людям интегрировать данные восприятия. Остальная часть ее теории понятий была развернутой версией этой фундаментальной мысли, хотя, несомненно, потребовался гений, чтобы эту мысль развернуть.

Айн Рэнд считала идеи важными для жизни человека, поскольку они придают форму его характеру, его культуре, его истории, его будущему. Она знала, что идея – это не социальный ритуал, а способ познания.

Если идеи столь важны, то с ними нужно обращаться соответственно, что и приводит меня к центральной части сегодняшнего выступления: конкретным этапам интеллектуального метода Айн Рэнд. В своих размышлениях она всегда отделяла «что» от «как»: что она знала и откуда (каким способом) она это знала. Если вы не соглашались с ней относительно какого-то вывода, то недолго бы спорили о нем, так как обсуждение быстро перешло бы к методу. Для нее «как» был самым животрепещущим вопросом в жизни: из него рождалось «что». Итак, давайте взглянем на характерные этапы метода Айн Рэнд. Лучший способ быстро подступиться к этому вопросу – через проблему принципов .

Айн Рэнд мыслила принципами. В том смысле, который я имею в виду, это редкое явление. Лично я никогда не сталкивался с таким способом мышления и не представлял его до встречи с ней, а большинство людей вообще понятия не имеют, что это такое. Позвольте начать с примера: именно благодаря ему я впервые обнаружил проблему через год после знакомства с Айн Рэнд.

Я посещал курс этики в колледже и совершенно не понимал добродетели честности. Сам я не был лгуном, но не знал, как доказать, что ложь – это зло. (Я говорю о лжи как о способе получения какой-либо ценности от других в противовес лжи как защиты от преступников, которая совершенно моральна.) Я отрицал понимание честности двух доминирующих школ: религиозной, где ложь – это абсолютное зло, потому что Бог запрещает лгать, и утилитаристской, где нет абсолютов и каждый индивид должен судить «о собственных выгодах» как возможных последствиях от лжи в каждом отдельном случае. Я отвергал первую как мистическую, а вторую как грубо целесообразную. Каким же могло быть третье толкование? Я не знал и пошел к Айн Рэнд.