Айн Рэнд - Голос разума. Философия объективизма. Эссе

Но закон причинности, как и любой метафизический факт, нельзя обойти. Попытка это сделать обернется извращением свободы, что и является сущностью либертарианства.

Лекция прочитана на Форуме Форд-холла 12 апреля 1987 г. и опубликована в журнале The Objectivist Forum в июне того же года.

Айн Рэнд была уникальной личностью с уникальным умом. Мое самое заветное желание – встретить и поговорить с человеком, похожим на нее; к сожалению, этому желанию не суждено исполниться. Ее уникальность, к которой я имел счастье прикоснуться, восходит к природе ее мышления.

Цель моих интеллектуальных мемуаров – рассказать не о содержании идей, о которых я узнал от Айн Рэнд (кто понимает ее книги, их уже знает), а о ее методе мышления, каким я его видел, о ее подходе ко всей сфере идей и к жизни, о ее основном способе познания в любой ситуации. Метод фундаментален: он лежит в основе и формирует содержание и все человеческие достижения в каждой сфере. Метод мышления Айн Рэнд тому яркий пример: он корень ее гениальности, ее самобытного искусства и философии. Применяемые ею в повседневной жизни с юности мыслительные ходы были теми тропами, что шаг за шагом привели ее ко всем блестящим прозрениям и принципам объективизма.

Из-за важности следования методу в жизни я часто думал, что мой величайший долг перед человечеством – оставить миру записи и анализ способа размышлений Айн Рэнд. Сегодня я предлагаю вам хотя бы мельком увидеть то, что мне посчастливилось наблюдать. К концу своего выступления я расскажу менее эпистемологические эпизоды: об Айн Рэнд как о личности.

Когда я впервые встретил Айн Рэнд весной 1951 г., я был глупым, интеллигентным 17-летним юношей, восхищающимся романом «Источник», но ничего не знающим о философии и о том, как нужно мыслить. Айн Рэнд воспитала меня интеллектуально. Поэтому некоторые из воспоминаний поставят меня в позицию наивного зеркала, отражающего ее величие. Однако эта роль меня отнюдь не беспокоит, потому что вместе со своими заблуждениями и ошибками я могу открыто заявить: наконец я понял и начал применять на практике то, чему меня научила Айн Рэнд.

Тем судьбоносным для моей жизни вечером самое яркое впечатление на меня произвела ее страсть к идеям. Я никогда не видел ничего подобного. Я приехал в ее калифорнийский дом с вопросами, вызванными чтением «Источника». Один из них касался отношения между моральным и практическим, то есть качеств противоположных, как мне всегда говорили. Поэтому характер Говарда Рорка меня сильно озадачил, ведь он казался и тем и другим. Я спросил у Айн Рэнд, каким она хотела его представить. То был вопрос, имевший отношение к природе идеалов и их роли в жизни человека, о чем я не раз пытался безуспешно поговорить в кругу семьи или с учителями. Такие вопросы обычно игнорировались всеми, кого я знал, и мои так и несостоявшиеся собеседники лишь пожимали плечами и бросали реплики наподобие: «Кто знает и кого это волнует?» Айн Рэнд знала, и Айн Рэнд было не все равно.

С первых слов нашего разговора она была оживленной, предупредительной, энергичной. Она внимательно меня слушала, быстро улавливала смысл моих реплик и недопонимание и отвечала. Она говорила долго, сначала отвечая на сформулированный мной вопрос, а затем углубляясь в подразумеваемые им последствия. На каждом этапе она объясняла, какие факты подтверждают ее точку зрения, какие возражения у меня могут возникнуть позже, при более глубоком рассмотрении темы, и как на них нужно отвечать. Она никогда не предлагала мне принять на веру ее слова: она старательно работала над тем, чтобы я увидел истину сам. Результатом стала блестящая импровизация о потребности человека в морали и единства морального и практического (как в Рорке, так и в каждом рациональном человеке) наряду с яркой демонстрацией бедствий, вызванных общепринятой точкой зрения.

Меня поразила не только оригинальность ее идей, но и ее манера. Она говорила так, словно было чрезвычайно важно, чтобы я понял проблему и чтобы она предотвратила любое мое недопонимание. Она выжимала из себя все до последней капли. Я видел людей, читающих лекции в аудиториях, заполненных студентами выпускных курсов, и людей, баллотирующихся на высокие государственные должности, – все они имели дело с важнейшими вопросами, буквально вопросами жизни и смерти, – но я никогда не видел того, кто бы настолько стремился быть понятым. Она просто сидела в своей гостиной, отвечая на вопрос мальчика, с которым только что познакомилась. Хотя, конечно же, вдохновил ее не мальчик, а сам предмет разговора (хотя она не стала бы отвечать, если бы сомневалась в моей искренности).

Слова Айн Рэнд в тот вечер открыли для меня целый мир. Она впервые заставила меня задуматься над тем, насколько важно мышление. Я сказал себе тогда: «Теперь в моей жизни все будет иначе. Если эта женщина существует, то все возможно».

Все годы моего знакомства с Айн Рэнд ее страсть к идеям не угасала. Как правило, она писала у себя в кабинете ежедневно с полудня до половины седьмого вечера и часто выходила оттуда счастливой, хоть и совершенно уставшей. Однако если я или кто-то еще к ней заходил и делал интеллектуальное замечание или задавал вопрос, то она внезапно оживлялась и только глубоко за полночь осознавала, что не ужинала. День и даже час, потраченный на юридические договоры, деловые звонки, поход по магазинам или к парикмахеру, ее сильно выматывали. А вот философия, то есть идеи, всегда ее бодрила.

Она так сильно была увлечена идеями из-за своей уверенности в том, что идеи практичны и нет ничего более практичного на земле. Ее подход был полной противоположностью тому, что философы называют «рационализм». Согласно рационализму, идеи оторваны от реальности, не связаны с повседневными событиями и незначительны для жизни человека; что идеи лишь плавающие абстракции, оперируемые ради забавы интеллектуалами так, как другие управляются с фигурами на шахматной доске. Именно такая точка зрения доминирует среди мыслителей XX в. Когда я учился в колледже, то часто слышал о философских теориях, обсуждаемых профессорами как чисто академические вопросы. Один профессор был последователем Иммануила Канта, а другой – его оппонентом, но говорили они и действовали так, словно их разделяли только сухие, технические различия. После дебатов они шли рука об руку, как собратья по духу, которые только что закончили свое представление и теперь возвращаются в реальный мир. Здесь уместно вспомнить одного логического позитивиста, который после прочтения лекции о том, почему слово «Бог» бессмысленно, спросил о ближайшей синагоге, чтобы помолиться. И крайне удивился, что кого-то его вопрос шокировал. «Какое отношение философия имеет к жизни?» – возмущенно спросил он.