Айн Рэнд - Голос разума. Философия объективизма. Эссе

Айн Рэнд была женщиной, ведомой своими ценностями, то есть ценностями как последовательным выражением целостного взгляда на жизнь, – чего еще можно ожидать от великого мыслителя, который был одновременно моралистом и художником. Поэтому было и то, чего она не выносила. Нельзя что-то любить, столь же страстно не отрицая того, что вы считаете антитезой своей любви. Большинство людей четко не знают своих ценностей или не придерживаются их последовательно; соответственно их желания неясны, двойственны, противоречивы. Для таких людей чрезмерная живость и напористость Айн Рэнд были шокирующими и даже пугающими. Для меня эти качества были стимулом. Я чувствовал, словно другие люди нарисованы тусклыми оттенками серого, тогда как ее душа создана из ярких красок.

К сожалению (и здесь я ненадолго перейду к грустной теме), слабые люди часто что-то хотели от Айн Рэнд и пытались затесаться в круг ее приближенных. Одни хотели построить карьеру на ее славе. Другие жаждали безопасности, которую находили в ее одобрении. Третьи были искренни в молодости, но по мере взросления становились антиинтеллектуалами. Эти люди подстраивались под Айн Рэнд, чтобы получить от нее желаемое.

Обычно у них был намек на философскую образованность, встретить которую Айн Рэнд отчаянно мечтала. Они были бойкими, красноречивыми, иногда блестящими. Они впитывали поверхностные характеристики интеллектуального стиля и воззрений Айн Рэнд и затем их имитировали. Она была открытым человеком, поэтому они часто знали, что она хочет от них услышать, и убедительно это озвучивали. Несмотря на отсутствие интереса к философии, а иногда и презрение к основам основ, они нередко были способны преподнести себя как экспертов. Айн Рэнд стала не единственным человеком, который поддался этому фантому. Я знал большинство этих людей и был очарован ими больше нее.

Общение с Айн Рэнд они заканчивали отвращением и даже ненавистью к ней. В конце концов царство идей им наскучивало, и они уставали от необходимости подавлять свое «истинное я» для поддержания интеллектуальной страсти. Наступал момент, когда они переставали терпеть приверженность Айн Рэнд морали. Для нее моральные принципы были требованием для выживания человека, доказанные обращением к глубочайшим предпосылкам философии. Эти принципы были противоположностью роскоши и социальным условностям, то есть ответами на вопросы жизни и смерти. Когда она видела моральную брешь, например нечестность, моральный компромисс, властолюбие или продажность, она знала, что эта черта характера значит и куда приведет, и открыто презирала человека.

Для людей, о которых мы говорим, ее знание было невыносимым упреком. Они ненадолго принимали теорию объективизма, но только как теорию. Когда жизнь их испытывала, они виновато уступали давлению и вскоре избегали встреч с Айн Рэнд. Обычно они искусно скрывали свою ненависть, говоря, что все еще обожают и восхищаются ею и ее философией, но не ее «морализаторством» и «гневом». Ее «морализаторство» означает, что она выносит моральные суждения, то есть применяет свою философию в реальной жизни. Ее «гнев» показывает, насколько серьезно она относится к своим суждениям.

Сейчас несколько человек публикуют свои мемуары в надежде наконец поквитаться с Айн Рэнд и нажиться на ее трупе. Вторую цель, к сожалению, некоторые достигают.

Айн Рэнд отказывалась делать обобщенные выводы. Всякий раз, когда она уличала такого человека, она старалась учесть свои ошибки. Но ее снова обманывали.

Ее основная ошибка состояла в том, что она принимала себя за стандарт и норму (в каком-то смысле мы все должны так делать, поскольку у нас нет возможности контактировать ни с чьим сознанием, кроме своего). Если она видела внешние признаки философского энтузиазма и активности, то интерпретировала поведение человека как равного себе интеллектуала, который относится к идеям так же, как она. Со временем я понял эту ошибку. Я осознал, насколько выдающимся был ее ум, и попытался объяснить ей причину ее разочарования в людях.

«Вы страдаете от судьбы гения, загнанного в гнилое общество», – говорил я. «Мое отличительное качество, – отвечала она, – не гениальность, а интеллектуальная честность». «Да, это его часть, – соглашался я, – но, в конце концов, я тоже интеллектуально честен, и эта черта не наделила меня способностью написать “Атлант расправил плечи” или открыть объективизм». «Нельзя так смотреть на себя, – говорила она. – Нельзя сказать: “Вот это да! Я – гений столетия”. Мой подход как творца состоял в утверждении не своего таланта, а истинности идей и ясности, если бы люди были достаточно честны, чтобы смотреть в лицо истине». Так, по непонятным причинам, мы зашли в тупик. Она продолжала надеяться встретить равного себе, а я знал, что этого события не случится.

Я бы хотел прокомментировать раздражительность Айн Рэнд. В большинстве случаев, как я объяснял, ее гнев был оправдан. Но иногда нет. Например, Айн Рэнд нередко злилась на меня из-за какого-то философского утверждения, которое, как ей казалось, сближало меня с одним из интеллектуальных движений, с которыми она боролась. Чаще всего она оставалась спокойной, так как понимала причину появления подобных утверждений: мне еще многому предстояло научиться. Но иногда понимания не происходило. Она не до конца осознавала различие между учителем, для которого истина очевидна, и умным учеником. Поскольку ее ум немедленно связывал мое утверждение с основами, которые оно подразумевало, то она сразу, почти автоматически, представляла весь катастрофический смысл мною сказанного и приходила в ужас. Однажды я сказал, что не понял сути вопроса, и тогда она смягчилась и начала объяснять. Ее гнев в эти моменты был ошибочным, но не иррациональным. Он коренился в ее неспособности оценить собственную интеллектуальную уникальность.

Я должен добавить, что никогда не видел, чтобы она таила неприкрытую обиду. Ее гнев никогда не протекал невыраженным и не превращался в коварную, задумчивую ненависть. Ее гнев – мимолетная буря возмущенного протеста, которая заканчивалась и не возвращалась. В этом отношении она была легким человеком, от которого всегда знаешь, чего ожидать.

Злился ли я когда-нибудь на нее за гнев на меня? Конечно. Но моя злость была кратковременной и без последствий. Ее вспыльчивость была бесконечно малой ценой за те ценности, что я получал от нее. Я знал, что в мире много добрых душ, проповедующих всеобъемлющую любовь и всепрощение, но эти души мне наскучили. Я хотел жизни, которую могла предложить только Айн Рэнд.

Так я подхожу к завершению лекции. Каким бы ни был гнев Айн Рэнд, ее раздражение, разочарование, боль утихали лишь до определенного уровня (как она говорила о Говарде Рорке). Под ними находились ее чувство собственного достоинства, ее ценности и ее убежденность в том, что главное – счастье, а не страдание. Иногда спрашивают: «Была ли она счастлива?» Мой ответ складывается из трех образов.