Айн Рэнд - Голос разума. Философия объективизма. Эссе

Автор статьи под названием «Значение “Аполлона”: решение за будущим» (Meaning of Apollo: The Future Will Decide) пытается ответить на вопрос: «Что остается после 11 лет и 25 миллиардов, потраченных на программу, после девяти космических кораблей, слетавших на Луну, и 12 людей, прошагавших по ее поверхности?»

«Вероятно, это величайшее свершение XX в… Вероятно, это крупнейший “переворот” в истории… Но, скорее всего, люди, отвечавшие за это славное приключение, никогда не узнают, чего они добились. Таково неизбежное разочарование тех, кто берется за по-настоящему великие дела». Здесь он не прав. Люди, достигшие больших высот, хорошо понимают , чего они достигли, и это понимание лишь осложняет их социальное положение: они не понимают недостаток признания.

В статье приводится цитата Артура Шлезингера-младшего [57] Артур Шлезингер-мл. (1917–2007) – историк, общественный деятель, идеолог либерального крыла Демократической партии, основатель организации «Американцы за демократические действия». Автор исторических трудов, в которых борьба либеральных и консервативных тенденций рассматривается как движущая сила общественного прогресса («Американа», 1996 г.). как дань уважения всем участникам программы: «Возможно, самой лучшей оценкой упорной работы 400 000 людей, станет память о XX в., когда остальные эпохи будут забыты, – веке, в котором человек впервые разорвал земные цепи и начал осваивать космос». Это высказывание, скорее, мнение меньшинства; по крайней мере оно поддерживает остальное содержание статьи.

«Критики лунной программы (а их много) думают, что она была уклонением от земной ответственности. Обычно они разделяют переживания Макса Борна [58] Макс Борн (1882–1970) – немецкий физик и математик, один из создателей квантовой механики. Лауреат Нобелевской премии по физике 1954 г. , нобелевского лауреата, который сказал: “Космические путешествия – это триумф интеллекта, но трагическая неудача разума”. Они смотрели на программу “Аполлон” как на американские пирамиды, то есть как на проявление национального тщеславия, или как на технологии строительства Шартрского собора, символ превосходства машин над разумом и человеком».

Не спрашивайте меня, что они имели в виду под словом «разум». Спросите Иммануила Канта.

«В настоящее время нет планов относительно регулярных путешествий на Луну или пилотируемых полетах на другие планеты, но кто знает, как осознание подобных возможностей повлияет на восприятие человеком самого себя?»

Видимо, некоторые знают и отчаянно стараются убить это восприятие. Автор статьи указывает на их реакцию. Он утверждает, что первые фотографии Земли, сделанные «Аполлоном-8», заставили людей почувствовать, как «хрупка и мала наша планета». Я лично не знаю никого, кто бы так чувствовал, однако на это переживание действительно делается упор, и оно освещается в прессе.

Чьим целям и мотивам служит подобное восприятие Земли? Доктор Рене Дюбо, микробиолог из Рокфеллеровского университета (и влиятельный лидер движения за защиту окружающей среды), говорит, что эти опасения «могут стать важнейшим результатом космической программы и привести к новой теологии на Земле. Отнюдь не совпадение, что экологическое движение набрало реальную силу именно в период лунной программы».

Через пару абзацев в статье даются чрезвычайно верные, самые проницательные и самые философские выводы о сегодняшней культуре, которые я когда-либо читала в газете:

«Другая причина для замешательства относительно значимости космической программы заключается в том, что в некотором смысле она не попала в ногу со временем. Несмотря на все технологии, она была старомодной и явилась отражением прошлой, а не настоящей Америки.

Программа “Аполлон” выражала веру в ценность научного достижения во времена агрессии по отношению к науке и даже к рациональности. Она стала поступком из серии “можем и сделаем”, результатом веры в прогресс во времена правления пессимизма.

Она была работой единой команды, которая преследовала ясно определенную цель в эпоху потери целей у всей нации. Также “Аполлон” стал успехом, превзошедшим множество неудач».

Если вы хотите понять различие между мной и большинством людей, то вот оно: в тот момент, когда я узнала такую сущность культуры, я бы ринулась на баррикады сражаться за высшую человеческую ценность – его разум; я бы сражалась с целым миром, если бы это было необходимо (чем я и занимаюсь). И я бы не смогла понять до конца ответа на следующий вопрос: как можно пассивно принять такую культуру? (Прошу прощения, что говорю о себе в такой момент и в таком контексте, но я не вижу другого способа выразить свою оценку.)

Странно, что статья дает ответа на этот вопрос. Следующий же абзац – это акт публичного наказания, словно разум захлопнул дверь перед самим собой и перед лучшим в себе: «Однако пусть лучше эти сложные противоречия останутся историкам других эпох». Подобная фраза выступает безличной заменой предложения «Кто я такой, чтобы знать?».

Что остается после подобного отречения? В оставшейся части статьи нам предлагается взгляд на более широкое явление, чем проблема ее автора: рождение безнадежной тоски в человеческом разуме, тихой и унылой мечты и постоянной боли, то есть несгораемый пепел отказа от того, от чего человеку не стоило бы отказываться.

«Возможно, лучшая оценка лунной программы придет от будущего Гомера, способного заинтересовать поколения сказками о хрупких, маленьких кораблях в черном космическом море и о людях в странных белых костюмах, осторожно ступающих по камням и кратерам Луны… Возможно, в легендах о Базе Спокойствия, Ниле Армстронге и красоте Земли из космоса найдется вдохновение для более великих свершений в космосе и на нашей планете».

Если бы этот Гомер появился сейчас, то не смог бы достучаться до автора статьи.

Помню, как в десятилетнем возрасте размышляла о том, почему взрослые так сильно восхищаются добродетелями и героизмом в литературе, но не пытаются привнести их в собственную жизнь. Я так и не приняла это противоречие. Но мне стало грустно, когда я начала понимать такую жизненную позицию.

В своей статье «Аполлон-11» я писала: «В кои-то веки, хоть и на семь минут, худшим из тех, кто видел это, пришлось почувствовать не малость человека по сравнению с Большим каньоном, а величие человека и безопасность природы, когда он ее подчиняет! …[У]виденное нами было демонстрацией лучшего, что есть в человеке… было достижением человека как рационального существа».

Очевидно, что и я, и последователи доктора Дюбо воспринимаем одни и те же последствия одного события. Различие (на уровне жизни и смерти) состоит в наших оценках этих последствий.