Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Не могло быть и речи о том, чтобы навязать свою волю правительству Омска, преисполненному гордыни и не обращавшему внимания на советы и предупреждения. Не было и рычага, которым можно было бы воздействовать на адмирала. Веря «в свою национальную армию, которая справится самостоятельно», он попросил сначала отозвать чехословацкие войска, а потом разоружить их.

Что же представляли из себя чехословацкие войска [431]в то время, когда в Сибири появилась французская миссия? Этих прекрасных солдат сформировали необычные обстоятельства: они набирались опыта, шагая по бескрайним русским губерниям, гибнущим от беспорядков. Чехи создали у себя комитеты по образцу русских революционных, стали избирать офицеров, заменили военную дисциплину «товарищеским содействием», главными для них стали их вожаки. От этого первородного греха они не избавились до конца своей сибирской эпопеи. Несмотря на то что французскому (совместно с чешским) командованию удалось убрать комитеты – не без яростного сопротивления, – чешское командование так до конца и не могло отдавать приказы войскам, предварительно не посоветовавшись с ними или, по крайней мере, не узнав их настроя.

Начиная с декабря 1918 г. чехословаки просили генерала Жанена, своего главнокомандующего, увести их с фронта. Они жаловались, что сражаются в одиночку, хотя союзники обещали им эффективную поддержку. Русские продолжали готовить свои резервы, и их штабы распределяли винтовки только среди резервных войск. Бездействие русских ставило чехов в трудное положение: боевые действия под Пермью осуществлялись их силами, и при отступлении на южном направлении вели бои тоже чехи. Правительственный переворот, который привел к власти адмирала, подтвердил, что большинство русских офицеров предпочитает политику в городах боям на фронте.

В то же время русские неприязненно относились к командованию генерала [Я.] Сырового, которого Директория возвела в главнокомандующие, и требовали убрать чехов с передовой.

Генерал Жанен, совместно с генералом [М.] Штефаником, который находился в Сибири с ним вместе, решил расположить силы чехов вдоль Транссибирской дороги с тем, чтобы они охраняли ее от нападения местных банд. В апреле 1919 г. президент Масарик строгими приказами запретил чехословацкой армии возвращаться на фронт и принимать участие в междоусобицах русских. С этого момента чехи ждали только кораблей, которые прибудут во Владивосток и отвезут их на родину. Они окончательно отошли от борьбы с советской Россией. Чехи продолжали обеспечивать спокойствие на Транссибирской железной дороге, защищая таким образом свое собственное существование, и русские уже не были им благодарны за эту своекорыстную службу. Чехи перестали быть союзниками в борьбе против советов и эсеров и почти что перестали быть дружественной армией. Тысячи конфликтов и случаев взаимного недопонимания возникали как среди начальников, так и между простыми солдатами. В момент, когда отступление Омска грозило увлечь за собой и чешские подразделения, распределенные на дистанции в 2000 километров, никакой моральной связи между правительством Омска и чехословацкими войсками уже не существовало. Конфликт с адмиралом, его приказы уничтожать мосты и туннели, мешающие им вернуться в Европу, превратили чехов в его врагов [432].

При этих обстоятельствах французская миссия не имела никаких рычагов воздействия на адмирала.

События двух последних лет выдвинули на первый план любопытную фигуру атамана Семенова. Союзники давно лишили его своего расположения. Ревность сибирских конкурентов осталась: и старые товарищи по оружию в Харбине, и новые коллеги во Владивостоке завидовали как его военным, так и финансовым успехам.

В начале 1918 г. этот кавалерийский командир получил уникальную возможность защитить свою несчастную родину, вернуть ее введенному в заблуждение народу и, возможно, повести к более счастливой судьбе. И у него было все необходимое, чтобы выполнить эту завидную миссию: обожание масс и поддержка заинтересованных правительств. Но судьба людей записана на небесах. Удаль, которая приковывала к нему все взгляды, возможно, была его единственным достоинством. Бесстрашного командира эскадрона, ставшего походным атаманом казаков Забайкальского, Амурского и Уссурийского краев, я бы сравнил с пешкой, которую интеллектуальными усилиями провели по всему шахматному полю и наделили достоинством королевы.

Атаман был среднего роста, плотного сложения. Под высоким лбом маленькие глазки, взгляд то пристальный, то застенчивый. Он говорил без жестов, тщательно подбирая слова, и они производили то же впечатление, что и сам человек в целом: простоты и здравого смысла. Я имел удовольствие не раз с ним беседовать и у него в поезде, и в маленьком доме в Чите, и во время поездок среди сопок Забайкалья. Я по-прежнему чувствую к нему симпатию, какую он внушал всем вокруг, и мне жаль его самого и жаль Сибирь, которая могла бы лучше сопротивляться его окружению и слушаться более разумное правительство. Еще мне кажется, что счастливее всего он был в начале своей кампании «против врагов России и всего рода человеческого», когда своей отвагой вдохновлял своих солдат. В нем жила упорная энергия, но… у юного Самсона обрезали волосы [433], оставив одну прядь, «прядь Наполеона», и каждое утро он любовно напускал ее себе на лоб [434].

Семенов, забайкальский казак, родился в станице неподалеку от Нерчинска. В 1914 г. ушел на войну в чине хорунжего, отличился на германском фронте и получил Георгиевский крест. Дело было так: его полк, неожиданно атакованный большим подразделением уланов, потерял знамя. Семенов с меньшими силами повел контратаку и знамя вернул [435].

Керенский отправил его на Дальний Восток организовывать монголо-бурятский полк (буряты – народность, живущая в Забайкалье) [436]. Вторая революция, переговоры о мире в Брест-Литовске освободили его от этого поручения. В конце 1917 г. он жил вместе с одиннадцатью офицерами в маленьком пограничном с Маньчжурией городке. К возобновлению деятельности Семенова подтолкнули русские солдаты, отказавшиеся соблюдать воинскую дисциплину, и большевистские комиссары. Насладившись радостями свободы, солдаты пожелали стать начальниками. Каждую ночь двенадцать офицеров баррикадировались в оставленной китайцами казарме, чтобы гарнизон не застал их врасплох.

Январским вечером 1918 г. 200 солдат этой железнодорожной станции собрались в казарме на «политический митинг» [437]. Горстка офицеров под предводительством Семенова окружила казарму. Поручик Урбанович вошел, держа в каждой руке по гранате.