Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Похороны, которые я описал ранее [407], были эмоциональнее. Буржуа и офицеры, хоронившие жертву зверского убийства, не говорили о мести. Между двумя прощаниями – бездна, разделяющая большевиков-победителей и побежденную «интеллигенцию». Как было бы красиво – да и безопасно – поклясться перед гробом окровавленной жертвы отомстить ее палачам. Но сын, в прошлом офицер, и все остальные присутствующие плакали, смирившись с горем и несправедливостью.

Согласие с христианской моралью людей молодых, у которых есть, за что постоять, выглядит натяжкой, и какой-то нечеловечностью. Японцы смотрели на меня вопросительно: это их солдатам предстоит брать реванш?

Похоронная процессия двинулась на кладбище, во второй половине дня начались поминки. К вечеру вокруг дома столпились жители деревни: желание выпить самогонки возобладало над страхом быть причастным к похоронной церемонии, страхом перед кровавой рукой Красной гвардии, пусть сейчас она далеко, в доброй сотне километров.

Чита, 3 ноября 1919 г.

Приехав в Читу, я сразу отправился к атаману Семенову, с которым поддерживал вполне корректные отношения. Я сказал ему примерно следующее.

– Иной раз удивляет, почему с таким упорством бунтует население в районах, которые занимают ваши солдаты. Позвольте мне вас спросить, вы уверены, что ваши войска достойно сражаются с красными? Ваши бронепоезда, действительно, воюют с мятежниками?

– Мне известно, что недавно людям с «Грозного» пришлось разобрать пути перед бронепоездом большевиков, на котором было гораздо больше солдат.

– Правда состоит в том, что у большевиков нет бронепоездов, большинство из них вооружены в лучшем случае ружьями системы «Бердан», и зачастую заряды для них им приходится изготавливать в железнодорожных мастерских, но, несмотря на это, им удается обратить в бегство ваших казаков и ваши бронепоезда. Вам известно, что рота под командованием штабс-капитана Чезинского, атакованная отрядом мятежников, которых было гораздо меньше, оставила у них в руках пулемет?

– Нет, мне об этом неизвестно.

Семенов записал подробности и фамилии.

– Население вас ненавидит, я не говорю, что всегда справедливо. Вы знаете, что ваши войска следуют за японцами только для того, чтобы убивать и грабить, а воюют одни японцы? Вы замечали, что за исключением спекулянтов [408]население почти всегда восстает как против красных, так и против ваших бронепоездов, предпочитая власть японцев? [409]

– Нет, повсеместные восстания возникают из-за поражений Колчака и приближения советских армий.

– Простите, а вы мне не скажете, почему большая часть буржуазии стала безразличной к политической борьбе? Почему казаки Нерчинского округа, который выбрал вас атаманом, давно уже взяли в руки оружие и воюют против вас? Известно вам, казаку, что изнасиловать дочку рабочего и дочку казака – это два разных преступления?

– Мне давно рассказывают байки об этом. Я не раз назначал расследования, и ничего не подтверждалось. Две недели назад американский вице-консул [410]подал мне жалобу как раз на этот счет. Я попросил у него доказательств. Он мог сослаться только на слухи. И я попросил его уехать из этого города.

Я показал атаману свидетельство Довгаль [411]и другие донесения. Он внимательно их просмотрел. Я продолжил.

– Это свидетельство не является уликой. Но я прошу вас вызвать сюда госпожу Довгаль, гарантировать ей безопасность и устроить очную ставку с экипажем бронепоезда. Я сумею вам указать и других свидетелей, которых полезно выслушать [412].

– Нет, я поступлю по-другому. Я сейчас отправлю бумагу с моей подписью с приглашением на суд двух офицеров, которых вы обвиняете, – полковника Попова и штабс-капитана Скрябина. Вы тоже получите приглашение участвовать в процессе. Я прошу вас прийти, принести ваши свидетельства и все, что вы захотите представить суду.

– А вы не думаете, что придется заменить все экипажи бронепоездов, офицеров и солдат? Люди с такими привычками не могут от них отказаться.

– Я приму меры против этих офицеров. Я их расстреляю. Я пробовал разные меры наказания: понижение в чине, отправка в трудовые батальоны, но это не действует. Нужно казнить нескольких. Эти скандалы – давняя история. Вы убедитесь, что я горячо желаю с ними покончить!

Чита, 22 ноября 1919 г.

Сегодня в три часа дня я явился в штаб [Сводной] Маньчжурской дивизии, где должен был собраться экстраординарный суд. Старшему из четырех офицеров-судей 26 лет, и он носит чин полковника. Роль общественного обвинителя исполняет штабс-капитан Грант, человек весьма печальной репутации [413]. Сразу же после нашего прибытия ввели под конвоем обвиняемых, полковника Попова и штабс-капитана Скрябина. На миг мне показалось, что будет разыграна комедия, но, выслушав обвинение, я усомнился в первом впечатлении. В нем не было и речи о насилиях и жестокостях. Офицеров обвиняли в вооруженном сопротивлении аресту. Вот, что, оказывается, произошло.

Семенова убедили в необходимости сменить командование бронепоездов. Молодой полковник Степанов, виновный в беспорядках, процветавших в этой дивизии, был отправлен с поручением в Японию. Генерал [Н. Ф.] Богомолец, офицер царской армии, который заступил на его место, был настроен очень решительно. Неделю тому назад обвиняемые, оба пьяные, привели невесту Попова в вагон, где жили жены офицеров. Изнасилованная обоими, она громко кричала, в испуге кричали и другие женщины. Попов и Скрябин угрожали им, что они войдут к ним, сломав дверь. Скандал был громким. Генерал Богомолец отправил к ним офицера с приказом их арестовать, но эти господа, приученные Степановым к полной свободе, стали стрелять из пистолетов, потом вскочили на бронепоезд «Мститель» и приказали машинисту уезжать из Читы в неизвестном направлении. Генерал Богомолец приказал арестовать поезд и вернуть ослушников.

После чтения обвинительного акта Попов, высокий, худой, повел себя вызывающе; Скрябин, ростом пониже, с обрюзгшим лицом и проницательным взглядом, ограничился тем, что все отрицал. Когда Грант зачитал свидетельство Довгаль, безразличие Скрябина как будто исчезло, он уставился на меня ненавидящим взглядом и прибавил уверенно: «Ложь!». Когда были зачитано другое свидетельство, предоставленное мной, он признал:

– Расстрелы были. Я приказал расстрелять в Зилово кое-кого из обывателей ( весьма небрежно ), не помню точно, три или четыре женщины и около двадцати мужчин.

Судьи промолчали, для них это было в порядке вещей. У обвиняемых не было адвоката, им самим дали говорить только для проформы. Заседание завершилось, судьи удалились для решения. Они вернулись через пять минут. Приговор был заготовлен заранее и уже отпечатан на машинке, им оставалось только его подписать.