Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

16 декабря 1918 г. генерал [Г.] Танака, военный министр, сказал мне, что Соединенные Штаты яростно борются с Японией, а англичане всеми силами стараются ее оттеснить. Все союзнические военные миссии – кроме французской – не имея возможности задействовать свои национальные войска и не желая придавать главное значение военной помощи, что выдвинуло бы Японию на первое место среди друзей нового русского правительства, делали упор на национальное движение русских. Генерал Танака не придавал этому движению особого значения [426]. По его словам, русский патриотизм – за редчайшим исключением – исчез вместе с царским режимом. Советские войска возможно победить только иностранными войсками в достаточном количестве. К сожалению, японское правительство не может отправить на фронт то количество войск, какое могло бы обеспечить успех, потому что американское и английское правительства берут под подозрение и стараются ограничить любые военные усилия Японии в Сибири, они стараются найти себе сторонников не среди русских военных, а среди политиков. На национальный подъем в Сибири можно рассчитывать только среди казаков, которые еще сохранили достоинства, присущие старому режиму. При таких условиях вмешательство Японии ограничится территорией до Байкала. Министр также сказал, что генералу Жанену придется улаживать конфликты, которые не замедлят возникнуть в Сибири между союзниками, а также устанавливать взаимопонимание между русскими военными и иностранными.

Действительно, французская миссия в Сибири занимает совершенно особое место. Мэр Харбина, глава кадетской партии в Маньчжурии, отметил, что только французы строят свою политику в России на принципах, что французская миссия единственная, которую не сопровождают финансисты и которая не требует концессий в обмен на помощь.

Генерал Жанен и начальник его штаба полковник Бушеншульц обладали не только большим военным опытом, но имели также опыт общения с русскими. Во время революции они отличались независимостью суждений и проницательностью. Генерал Жанен, стажировавшийся в Николаевской академии, был своим среди русских генералов, военный министр генерал [В. Г.] Болдырев был с ним в давних дружеских отношениях. Болдырев, безусловно, способствовал бы французской миссии в ее работе с новой русской армией. Генерал Жанен, человек большой культуры, обладал даром убеждения и большим личным обаянием. На всех фронтах – я был свидетелем – все офицеры, в том числе и боевые, относились к главе французской миссии с уважением. Его личные контакты облегчили бы ему задачу реорганизации русской армии (он хотел сделать примерно то же, что [А.] Бертло в румынской) и проведение операций против красных.

К сожалению, соперничество между союзниками, игра в независимость войск и последствия государственного переворота в Омске помешали осуществлению этого выигрышного плана.

Государственный переворот 18 ноября, которому содействовала английская миссия [427], поставил у власти не комитет политиков, который помогал французской миссии в управлении военными операциями, а русского военного. Подчинение иностранцу стало в этом случае невозможным. Соглашения между французским и английским правительствами, а затем между представителями союзников и адмиралом отодвинули на второй план миссию Нокса, отправленного в Сибирь с тем, чтобы организовать армию в Уфе; дело свелось к обеспечению тыловых служб, инструктажу и подготовке войск под контролем генерала Жанена, который действовал как представитель высшего межсоюзнического командования, вырабатывал директивы совместно с русским правительством, а оно готовило дальнейшие приказы и инструкции. Если эти приказы касались союзнических войск, генерал Жанен утверждал их.

У адмирала не было прочного авторитета. Он объявил Семенова «предателем родины», возмущался Анненковым и прочими мелкими командирами, а они потешались над этим от всего сердца [428]. Соперничество между генералами в Омске, столкновения между гражданскими и военными властями становились неизбежными при Колчаке и были бы мгновенно устранены авторитетом главы французской миссии. Но ни один русский не желал признать, что непомерная сложность ситуации и разброд в головах требуют «радикального вмешательства в русскую автономность». Осторожные и разумные усилия графа [Д.] де Мартеля, назначенного верховным комиссаром Франции при правительстве адмирала, не увенчались успехом.

В начале 1919 г. русская Ставка еще находилась под влиянием генерала Жанена, который в январе занимался перегруппировкой Уральского фронта. После первых побед под Уфой все изменилось. Русские, живущие на европейской части, раздули эти победы, преувеличили, представили как заслугу режима Колчака, тогда как на деле они являлись последствием всплеска народного энтузиазма, который новое правительство, слабое и ошибочно действующее, не сумело поддержать. Офицеры Омска носили форму царской армии и были полны амбиций и гордости великолепной империи. Они верили в возвращение былого в самое ближайшее время и не сомневались, что через несколько месяцев будут в Москве. Мировая пресса поддерживала их опасную лихорадку. Русские величественны в беде. Оптимизм опасен для русского характера. Эти сибирские офицеры, живущие в тревоге и беспокойстве под началом отчаянного рубаки, могли бы победить, но победа ускользнула от них, потому что они в ней не сомневались. Им выпала задача бороться с режимом, руководимом, возможно, впервые в мире, прожженными журналюгами. Советы постоянно посылали депеши, подтверждающие бюллетени Омска, что само по себе должно было бы заставить задуматься. Они очень ловко с оттенком безнадежности писали о бегстве красных, развале их штабов, жителях, которые бегут из городов при приближении сибирской армии, восстаниях, кризисе снабжения продовольствием, остановке заводов по производству боеприпасов. Эти животрепещущие призывы и прокламации, написанные с подкупающей искренностью, целили – через головы красных – в правительство Омска, которое они сумели деморализовать с помощью несбыточных надежд.

Тем временем Троцкий формировал и группировал ударные отряды (впоследствии именно они выиграют войну), а такие же отряды Колчака (войска Ижевска, дивизия Косьмина) теряли свои боевые качества, новые же формирования (ударные отряды Степанова) были вообще их лишены [429]. Часть европейской прессы требовала, чтобы союзники признали Омское правительство.

Колчак отдал приказ армии, плохо вооруженной, раздетой и голодной, проходить по 30–35 километров в день по болотам, под пулеметным огнем противника, который притворялся безнадежно отступающим, в то время как перед Волгой уже группировались новые красные дивизии под предводительством лучших русских генералов, за которыми стояли комиссары с револьверами [430].