Тамара Рыбакова - Служили Прометею. Премия им. Ф. М. Достоевского

Прежде чем мы продолжим наше повествование, обратимся к уникальным воспоминаниям одного из членов семьи композитора – младшей дочери Марины (семейное прозвище «кукла»). Эти дни вгравировались в душу и жили в ней до глубокой старости. По просьбе автора этой книги Марина Александровна поделилась воспоминаниями, потревожив память сердца. Её воспоминания по-особому волнуют: ведь это единственное свидетельство не просто очевидца, а участника семейной драмы, видевшего все происходящее изнутри. А вскоре Марины Александровны Скрябиной не стало. Жаль, что нашими предшественниками в музее никто не предложил Марине Александровне оставить свои воспоминания. Слава Богу, пославшему ей долгую жизнь и возможность при нас посетить дом своего счастливого детства и передать ценные материалы. А сейчас эти драгоценные воспоминания:

«Будущее приоткрывалось полное обещаний. В январе 1915 в четвертый раз отпраздновали мой день рождения. Дети ужинали за столом взрослых и, следуя семейному обычаю, я решала выбор блюд. На самом же деле, мне подсказывали старшие сестра и брат, и я принимала их предложения. Нужно сказать, что это был единственный случай, когда мы могли высказывать свои вкусы и пристрастия в еде; в обычное время, если один из нас заявлял: «я не люблю того или этого», – мама отвечала: «ну хорошо, ты можешь записать это в свой дневник», и спокойно подавала блюдо. Так протекало счастливое детство в атмосфере дружной семьи. Пришла весна и в один из дней нам сказали, что нужно вести себя тихо, так как папа болен. Вначале мы выполнили указание без особого беспокойства, с каждым случается болеть. Позвали домашнего врача, друга семьи, который всех нас лечил и обычно через несколько дней все были здоровы. Но скоро мы поняли, что в этот раз все иначе. Прежде всего, к нашему доктору, который кроме врачебных визитов, также приходил просто поиграть с папой в шахматы, присоединились другие врачи, серьезные и важные господа. Они подолгу оставались в комнате больного.

Мы почти не видели маму и даже бабушку, проводя дни с воспитательницей и няней. Однажды вечером нас отправили ночевать к друзьям, и когда мы вернулись, мама не могла больше сдерживать слезы. Я помню прикосновение ее мокрой щеки, когда она поцеловала меня. Дверь спальни была закрыта. Потом она открылась и нас пригласили войти, чтобы сказать последнее «прощай» папе. Двое старших приблизились немного к гробу. Няня взяла меня на руки и осталась на пороге. Вероятно, меня сочли слишком маленькой, чтобы увидеть смерть вблизи. Я заметила, что он был покрыт белой тканью до самых губ. Позже я узнала, что нижняя часть лица носила следы операции, проведенной напрасно, когда была потеряна последняя надежда.

Я оставалась только несколько мгновений на руках няни, потом мы вышли и дверь захлопнулась. Нас попросили быть в детской и не шуметь. Ненужная просьба: мы покорились скорби, которая придавила всех своей тяжестью. Все говорили приглушенными голосами и мы, дети, тоже не осмеливались говорить громко. Потом наступил день похорон. Ариадна и Юлиан были допущены присутствовать на литургии. Я оставалась с няней в пустой квартире. Церковь была как раз напротив дома. В праздники мы могли наблюдать процессии, например, в пасхальную ночь. В какой-то момент няня поднесла меня к окну, и я увидела, как люди вынесли из церкви гроб папы, весь в цветах. Позади гроба толпа людей и снова цветы, цветы! Это не было печально, это напоминало праздничную процессию. Няня сказала мне: «Видишь, папа отправился в рай…» Спасибо няне за эти слова, благодаря ей моя первая встреча со смертью была окрашена мистической надеждой».

С согласия Марины Александровны ее Воспоминания были опубликованы в «Ученых записках музея А. Н. Скрябина» (М.,1998, вып. 3, стр.178—179).

Вечером Татьяна Федоровна вернулась в опустевший дом, где еще витал дух любимого мужа.

Остановилось сердце Скрябина, но оно, как и его душа, его музыка, его мысли продолжали жить и звучать. Его имя не сходит со страниц газет, журналов, афиш в разных городах России и мира. Получалась впечатляющая картина: музыка Скрябина звучала в течение всего 1915 года, можно сказать, ежедневно. Слово о нем звучало в устах его друзей-поэтов, философов. По всей России состоялись вечера памяти, лекции-концерты, литературно-музыкальные, поэтические вечера, концерты симфонической музыки Скрябина, в которых участвовали все без исключения деятели культуры. Один только С. В. Рахманинов дал семь сольных концертов и участвовал в качестве пианиста в симфонических произведениях друга юности. Его сольные концерты состоялись в Петрограде, Ростове-на-Дону, в Тифлисе (2 концерта), в Баку, в Москве (в Политехническом музее), в Саратове, снова в Москве и Петрограде. Отдали дань памяти А. Н. Скрябину многие зарубежные музыканты. Но никто не смог приблизиться по количеству концертов памяти к С. Рахманинову, А. Зилоти и С. Кусевицкому.

Ему посвятили стихи В. Брюсов, К. Бальмонт, Вяч. Иванов, Ю. Балтрушайтис. Одним из первых откликнулся на смерть А. Н. Скрябина французский поэт Поль Морни. Уже 15 апреля было опубликовано его стихотворение «На смерть Александра Николаевича Скрябина», в котором есть замечательные слова:

«Кто был творцом

Утонченных гармоний,

Не исчезает никогда!

Он здесь! Ему внимайте!

Отныне все созвучья, что будут петь

В его учениках,

В их трепетных перстах,

В стесненном сердце, —

Все будет Он – Учитель дорогой,

Он их заставит петь

Для нашей радости

и нашего страданья!»

Пожалуй, не найти другого имени за всю историю культуры столь ценимого современниками, разве что А. С. Пушкин. Об этом говорил философ Борис Фохт: «Есть два имени, которые каждый человек, усвоивший русскую культуру, особенно родившийся в России, всегда произносит с особенным благоговением: Александр Сергеевич Пушкин и Александр Николаевич Скрябин» («Скрябин. Человек. Художник. Мыслитель», М., 2005, стр.177).

«Его жизнь пролетела так же стремительно и прекрасно, как вспыхнул, а потом исчез в огне революции чудесный русский Серебряный век» (Журнал «Музыка и время», 2007, №1, стр.49).

Прежде чем мы окажемся в доме Скрябина после его смерти, вернемся в счастливые 1912—1915 годы, когда этот дом был наполнен высоким интеллектуальным, духовным смыслом, когда дорогу к этому дому знала вся культурная Москва, вся культурная Россия, но также Европа.

Итак, дом Грушки – Скрябина был притягательным центром для интеллигенции, учёных гуманитарных и точных наук, для поэтов, художников, театральных и музыкальных деятелей.

Никогда еще Россия не являла так много и столь талантливых и разных философских умов. По значимости, по совокупности философских достижений этот период можно назвать Золотым веком русской философской мысли. Назовем их имена: С. Трубецкой, Б. Фохт, И. Лапшин, И. Ильин, Б. Шлёцер, В. Розанов С. Булгаков, П. Успенский, Н. Бердяев, П. Флоренский, Н. Лосский и другие. Даже если бы мы назвали лишь эти имена, уже было бы достаточно оснований признать этот дом центром Серебряного века русской культуры. Они воспринимали Скрябина как философа, приблизившегося к космическим сферам. А. Н. Скрябин создал новую область культуры: синтетическое искусство, вмещающее в себя музыку, речитатив, пластику, архитектуру, художественное слово, жест, запахи природы. Такого ещё не было в искусстве. Но для создания Всеискусства композитор чувствовал внутреннюю потребность в философском знании, которое считал основой творчества и всего сущего. Ещё в молодости он изучал труды Ницше, Шопенгауэра, Ибервега, Блаватской, философию Востока и прежде всего Индии. Из русских его интересовала философия Вл. Соловьёва и его последователей, особенно идея Соловьёва всеединства и богочеловечества. Он был знаком с трудами М. Лодыженского, знавшего индийскую йогу и искавшего пути синтеза философии, религии, мистики; с трудами первого философа-космиста Н. Фёдорова; труды П. Флоренского интересовали Скрябина прежде всего потому, что философ исследовал символику цвета, музыки и числа. А труды теософов П. Успенского «Внутренний круг» и «Тайная доктрина» Блаватской не только занимали почётное место в библиотеке композитора, но были «читаны с карандашом», о чём говорят пометки на полях. Они были настольными книгами композитора.