Шамиль Валеев - Мемуары уфимского школьника

Здесь не «чекают» и не «цекают» даже мишаре, более известные в местных лесостепных краях как «томэннэр», которых, по местной антропологической легенде, можно отличить по девяти парам рёбер вместо положенных четырнадцати. По крайней мере, так меня уверял на полном серьёзе дедушка Мидхат, усадив на худые свои колени и пробитое осколком бедро.

Почти в каждой деревне – «моём» Старокалмашево, Рапатово (это где телевышка «слева» от райцентра и каскад прудов), Верхнеаташево (откуда Бигнов родом) – есть какая-то этническая сторона («як») или конец («оч»): башкорт ягы, томән (это как бы мишаре) очо, даже «чирмеш очо» – марийский конец улицы.

Есть чувашские места – это знаменитый и при Рахимове, и при Хамитове колхоз

«Базы» с самым крепким хозяйственником Башкирии Вадимом Соколовым во главе. Есть даже село Муртаза (правда, Новая), куда в своё время дошёл сетевой газ и не дошёл асфальт. Тёзка, видимо, так и не доехал. Отсюда родом, кажется, только татарские мурзы, у каждого второго фамилия Мамлеев да Еникеев – например, Рифкат Еникеев, крутой, знаменитый на всю страну председатель колхоза, Герой Социалистического труда.

Русский язык здесь знают хорошо. В своё время достались отличные учительницы из эвакуированных, о которых слагают легенды. Да и до Уфы всего 90—120 километров, иди, дружок, поступай в университет, а теперь, как появился ЕГЭ, – прямиком в Санкт-Петербург. Дети, рождённые в девяностых годах, едва оперившись, уезжают в большие столицы нашей Родины. Оказывается, у них своя вертикаль, ученическая, и они, однажды зацепившись, затягивают друг друга в свои вузы, наладив канал телепортации с берегов Калмашки и Сыерышки до набережной Фонтанки или Яузы.

Лица здесь мягкие, хотя и с еле заметными тюркскими чертами – редко у кого имеется эпикантус. Когда я в детстве впервые увидел тётеньку с «монгольским» разрезом глаз, мне показалось, что она слишком строго на меня смотрит, прищурившись, и хочет за что-то отругать. Заметив, как жмусь к подолу своей ярко-рыжей тёти, она звонко рассмеялась, ловко поймала меня, погладила по голове и дала конфетку-барбариску.

Всё как у людей.Здесь принято меряться ворóтами и «обшавать» (обшивать досками, а теперь, к сожалению, и дурацким металлическим сайдингом) дом. Подверглись этой напасти и мои дорогие родственники, и я пока ума не приложу, что с этими архизлишествами делать, но не мне здесь зимовать – им виднее.

Оставить простые брёвна – для чекмагушевского села совсем не круто. Лучше, чтобы дом был похож на так называемый финский, сборно-щитовой. Со стеклопакетами, АГВ (спасибо программе газификации дорогого Муртазы Губайдулловича), спутниковыми антеннами, по которым раньше вычисляли самогонщиков или сибиряков, и даже кондиционерами, которые понадобились для ставших вдруг душными от всей этой отделочной красоты домов. Это обшивание и обкладывание кирпичом – продолжение той татарской моды «мерения» воротами, которая является здесь двигателем прогресса. Люди влезают в кредиты, гробят здоровье на маятниковых «северах», чтобы сосед, придя в гости раз в год, увидел «полную чашу».

Кстати, о нефтяниках. Несмотря на подкупающее название – НГДУ «Чекмагушнефть», – головной офис этой конторы расположен в соседних Дюртюлях. Сырьё добывается, временно складируется в огромных бочках и транспортируется на территории Чекмагушевского района. А основные радости от этого получает, как мне кажется, более везучий сосед. А раньше, не доезжая до райцентра со стороны Уфы километров пятнадцать, ты захлёбывался в запахе тухлых яиц – сероводороде, который выделялся из добытой или транзитной нефти. Попутный газ пускался прямо на факел, к счастью, это безобразие закончилось в начале девяностых – после публикаций в перестроечной газете. Но внушительные объекты «Башнефти» и «Транснефти» здесь есть. А существует ли от них эффект для казны района, – спросите в администрации.

Чекмагуш – крупный поставщик рабсилы на бескислородный Север, народ отсюда за длинным рублём стронулся ещё в восьмидесятые годы, кто-то уехал Агидель строить, а кто-то – сразу в Когалым, Лангепас и Урай, а также в Губкинский.

Скотину крупную здесь, как и во многих местах нашей благословенной республики, уже почти не держат – та требует много сил, постоянного внимания. Корма купить на селе особо не на что, прибыли не те, а воровать, как при Черненко и Брежневе, уже трудно: у всего «общего, колхозного» появились вполне конкретные хозяева. В детстве я и сам ходил ночью наполнять сенажом из ямы картофельный мешок, чтобы перекинуть его через велосипедный багажник. Сейчас что-то не хочется играть в эти деревенские виды спорта.

Любят ли тут блат, есть ли тут клановость, или, по-научному, трайбализм? Скорее, да. Мне приходилось с этим сталкиваться. Как только по району распространился слух, что «ещё один» появился на хлебном месте (в «Башнефти», а потом в «Башинформе» в качестве «зурнащальника»), так ко мне потянулась вереница внезапных родственников и знакомых с хорошими парнями, которые умеют «всё программировать и любой текст написать», а также с различными соблазнительными проектами денежного участия. Дело, как правило, редко доходило до тестового задания для перспективного кадра. Сейчас, к счастью, поток незнакомых родственников и земляков иссяк – то ли слух о плохом, зазнавшемся Шамиле дошёл до «кланового компьютера», то ли отставка моя разочаровала. Мне стало намного легче: несмотря на мой либеральный HR-подход, внутри глубоко сидит желание угодить роду и малой родине. Но я его подавляю.

Народ тут в целом совестливый, стыдливый, от религии далеко не отходил даже в самые безбожные времена. И даже в самые безбожные времена здесь не прекращалось отправление всех необходимых обрядов – от имянаречения до финального омовения. Переделав мечети под клубы и школы, отправив своих имамов-лишенцев на лесоповал, беднота начала приглашать на поминальные трапезы особо начитанных бабушек, «абыстай», которые в меру своего понимания отправляли все обряды вплоть до самых девяностых. В непростые времена застойного двоемыслия выходец из района Абдулбарый Исаев был муфтием ДУМЕС с 1975-го по 1980-й. Он ушёл – впервые в истории – с пожизненного поста сам, а его потом сменил Талгат-хазрат Таджуддин. Мечети здесь строят особо зажиточные сограждане, выходцы из села, называют по моде именем собственной матери, да и что в этом плохого?

Хуже, когда мечеть стоит без имама – заполняется в таких случаях бородатыми гражданами России, которые не отращивают усов и не любят носить исподнее. К молодым сильно набожным козлобородым здесь относятся насторожённо. И неспроста. Дело доходило до того, что в нулевые годы кто-то сдавал экзамен по взрывному делу на местном материале: какой-то самоделкой хлопнули масляный радиатор трансформаторной подстанции, оставив несколько деревень без света на пару дней. А ещё кто-то за околицей деревни пытался вывести из строя электроопору, а на остановочном павильоне дороги Дюртюли – Буздяк находили набор юного минёра – И это тоже в Чекмагушевском районе! Вы, пожалуйста, меня не переубеждайте, я на эти темы с генералом Черноковым разговаривал. Сейчас вроде чуток улеглось. Мечети по праздникам заполняются, старушки планово обретают истовость характерной манеры подвязывания. В сёлах слышен азан и от живого, и от цифрового муэдзина, на праздниках религиозных всё честь по чести – благочинно и чисто.