Евгений Крушельницкий - Город мастеров. Беседы по существу

Или споры насчёт единого государственного экзамена. Сторонники ЕГЭ считают, что с его помощью можно решить все проблемы, противники – что он все загубит. Но это абсурд, образовательная кукуруза: мол, введём единый экзамен – и завтра будет всем счастье. Главное же не в экзамене, потому что проблема лежит не на стыке школа – вуз, а на рубеже вуз – жизнь. Необходимо, чтобы знания, которые даются в учебном заведении, были кому-то нужны, а у нас три четверти выпускников вузов не идут работать по специальности. Эту проблему не решить только внутри образования, потому что нельзя реформировать систему изнутри. Именно тогда и была провалена административная реформа, когда её поручили чиновникам. Так же провалится и школьная, если её отдадут учителям. Ведь до сих пор в школе нет никакой иерархии знаний, их наваливают на ученика без разбору. Споря о стандартах образования, предлагаем географам написать стандарт по географии, математикам – по математике… Но давно замечено: специалист подобен флюсу, и в результате на голову школьника обрушивается поток информации по принципу: чем больше, тем лучше.

– Почему же у нас такой хронический разрыв между школой и жизнью?

– Потому что социальный заказ образованию должна формулировать не школа, а общество. Странность нашей реформы в том, что варимся в собственном соку и сами придумываем себе задачи: сейчас вроде бы нужны экономисты, юристы. Конечно, основы экономики, права в школе нужны. Каждый гражданин в своё время придет на избирательный участок и будет решать, как жить стране дальше. Он должен хорошо представлять свои права и обязанности, а в политических программах отличать реальности от популистской болтовни. Более того, я считаю, что одна из целей школы – воспитание грамотного электората, Заинтересована ли в этом власть? Не знаю. Нужно ли улучшать образование, если это может привести к потере послушных избирателей?

Реформа требует системного подхода, которого сегодня нет. Министерство образования должно формулировать запросы других ведомств, предпринимателей, общества в целом, быть посредником между ними и отвечать на вопрос: что требуется от системы образования? Сегодня этого нет.

И ещё – необходимы подготовленные кадры. Можно менять вывески, назвать школы гимназиями, а ПТУ – колледжами, но суть-то от этого не меняется. Да, основы экономических знаний полезны, но если мне сегодня предложат отдать час математики в пользу экономики, я не соглашусь. Потому что знаю: на математике любой учитель научит ребят по крайней мере решать квадратные уравнения. А учить экономике приходят зачастую дети лейтенанта Шмидта, которые сами с её основами познакомились вчера с утра.

Сформировать новый предмет очень трудно, должны быть и методики, и преподаватели. Экологи толкуют об экологии, хотят ввести новый предмет. Но у нас есть биология, география, химия – есть все то, о чем они говорят. Надо проанализировать эти предметы с точки зрения экологии. Может, школьников не тому учат? Тогда вы так и скажите, а не требуйте лишний час, который никого не спасет, но ученик будет пухнуть от перегрузок.

– У многих вузов есть так называемые базовые школы. Учишься в такой школе – считай, что шансы стать студентом у тебя неплохие. А будешь поступать в вуз с улицы – извини. Как вы на это смотрите?

– Всю жизнь я выпускаю математические, биологические, химические и другие профильные классы. Ребята успешно поступают в институты, и мы чувствуем связь с высшей школой. И вдруг в начале 90-х школьникам стало ясно, что для того, чтобы хорошо жить, надо идти не в университет, а торговать в ларьке у метро. И связь нарушилась, пропал конкурс в вузы. Профессора, преподаватели начали её восстанавливать, пошли в школы. Восстановили, даже с перебором: появился совмещенный экзамен, выпускной в школе – вступительный в вуз. Министерство теперь это запретило, но всё равно связи должны быть, чтобы вуз мог контролировать качество школьного образования. В своей базовой школе вузовские преподаватели видят школьников, и это очень важно. Я ведь знал и таких профессоров, которые спрашивали у абитуриентов то, что было в программе 30 лет назад, когда они сами учились в школе.

Не случайно одна из полезных вещей, которую предлагает школа, – это профилизация образования. Как учитель я вижу, что в старших классах это происходит стихийно, потому что ни ученик, ни его родители не хотят тратить время на очень среднюю школу, где учат всему и ничему как следует. Сколько, например, должно быть математики в выпускном классе – три часа, пять или все десять? Выбирать должен сам ученик. Это пример той осмысленной части реформы, где есть запросы со стороны общества или хотя бы родителей, которые чувствуют ответственность за ребенка.

– Говоря об успехах реформы, вы очень осторожны. Руки не опускаются?

– Бывает и такое. Понимаете, я привык работать с толковыми учениками – один раз объясню, другой, а на третий поймут все. Но когда на коллегии Минобразования говорю то же самое в 25-й раз – это меня пугает. Я сейчас, например, перечитал свою старую статью по поводу введения в школе начальной военной подготовки. Её можно снова печатать в том же виде… В своих реформах мы всё время топчемся на месте.

И всё же что-то получается, хотя большая часть трудов уходит на борьбу с идиотизмом. Например, сумели отреагировать в Москве на федеральный закон, который лишил и учителей, и учеников дополнительного финансирования. Известно, что обучение детей в гимназиях, лицеях стоит дороже, чем в обычных школах, а обучение детей-инвалидов стоит ещё больше. В Москве пока удалось сохранить это разнообразие образования, иначе бы все гимназии стали платными, а учителя лишились надбавок. Я полгода работал над тем, чтобы этого не произошло, и в школах никто ничего не заметил. Но когда на уровне страны лишают гарантий образования, плыть против течения трудно.

Когда пенсионерам стало хуже – они вышли на улицы. Посмотрим, как отреагируют учителя в регионах, лишившись надбавок к зарплате.

– Вы продолжаете преподавать в школе?

– Да, хотя работы хватает и в Думе. Меня часто спрашивают: зачем? Дело в том, что ученики дают мне не меньше, чем я им. Во всяком случае, когда я их вижу, то понимаю, что главная «защита от дурака» в нашем обществе – это они. Ведь, несмотря ни на что, в нашей неразберихе выросло уже целое поколение, которое много чего понимает, и я за него спокоен. У меня только вопрос к государству: будут ли наши ребята востребованы здесь, дома? Ведь это единственная надежда на нормальное будущее.

На вопрос, как не надо воспитывать своих детей, многие ответят, не задумываясь. Но кто скажет, как надо?