Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том I

О нем самом, как сказал Скляров, вопрос будет решаться в сануправлении фронта и, если он решится положительно, командиру дивизии будет выслан соответствующий приказ.

Между прочим, Николай Васильевич предложил Борису взять с собой из медсанбата ту операционную сестру, с которой он больше всего работал и, конечно, своего ординарца.

На это предложение Борис пока ничего не ответил.

Конечно, с Игнатьичем, к которому он очень привык, ему расставаться не хотелось. А вот в отношении Кати он задумался. С одной стороны, она действительно была очень хорошей операционной сестрой, с которой он работал почти всегда. С другой стороны, его личная связь с ней его беспокоила – она слишком затянулась. Он немного помолчал, а затем, поблагодарив начсанарма за предложение, сказал:

– Я подумаю.

Возвращался в батальон Борис с двояким чувством. С одной стороны, ему очень льстило получаемое повышение. Ведь быть начальником армейского полевого госпиталя, конечно, гораздо почетнее, чем командиром медсанбата дивизии. Но, с другой стороны, жалко было оставлять свой медсанбат, где был хорошо знаком каждый человек, где со многими из них он перенес и тяжелые дни отступления, и Ленинградскую блокаду, и бои на этой стороне кольца под Синявиным. Кроме того, после изготовления разборных домов, да и многих приспособлений в оборудовании медицинским инвентарем операционных и других лечебных помещений – все это стало близким, своим, их жалко было оставлять.

Но теперь, когда он дал согласие, жалеть уже поздно:

«Снявши голову, по волосам не плачут, – усмехнулся он своим мыслям, – а, с другой стороны, вопрос окончательно не решен. Как-то там, в сануправлении фронта в отделе кадров отнесутся к его кандидатуре? Ведь как-никак, а он имеет в своей биографии пятно – исключался из партии и, хотя сейчас уже более года он снова член ВКП(б), и за это время заслуживал только благодарности от командования, но ведь как кому взглянется».

Шофер Бубнов, везший Алешкина, заметил задумчивость своего начальника и приписал ее тому, что из батальона, как ему сказал Борис, забирают Прокофьеву, а он, как и все в медсанбате, знал о дружбе Бориса с Зинаидой Николаевной. Знал о том, каким уважением, как врач, эта женщина пользуется не только среди работников батальона, но и у всего дивизионного начальства. Понимал он, что Алешкину жалко отдавать такого врача. Разумеется, о том, что Борис, может быть, скоро и сам покинет медсанбат, Бубнов пока еще не догадывался.

Приказ об откомандировании Прокофьевой из медсанбата у командования дивизии был встречен с большим огорчением. Комдив Ушинский даже звонил по этому вопросу члену Военного совета армии генералу Зубову. Но последний ответил отказом, сославшись на необходимость укрепления кадрами нового терапевтического госпиталя.

Сама Зинаида Николаевна, хотя и всплакнула, расставаясь со своими ординаторами и медсестрами, однако, как она неофициально сказала при прощании Борису, была рада. Она отдавалась лечению оперированных раненых в батальоне всей душой и прилагала все свои способности, чтобы их выходить, но в душе эта работа ее не удовлетворяла, все-таки это не то, что нужно настоящему опытному терапевту, проработавшему несколько лет в терапевтической клинике профессора Вовси. Теперь она получала возможность развернуть свои терапевтические способности в полной мере.

Более всех горевал и протестовал против отъезда Зинаиды Николаевны Соломон Веньяминович Бегинсон. В этом, конечно, проявилась прежде всего его личная привязанность. Ведь он все время оставался самым преданным, самым терпеливым платоническим поклонником этой обаятельной женщины, а теперь уже и вдовы. Ведь в начале 1943 года стало известно о смерти мужа Прокофьевой. Он был гораздо старше ее, профессор. Преподавал терапию в 1-м Медицинском институте города Москвы. Еще до начала войны он заболел тяжелой болезнью – раком легкого. Зинаида Николаевна знала о тяжелой болезни мужа, о его почти безнадежном положении, ей в свое время предоставлялась возможность отказаться от мобилизации, сославшись на его болезнь.

Но ни он, ни она воспользоваться этой льготой не захотели.

Когда было получено известие о смерти мужа Прокофьевой, ей предоставили 3-дневный отпуск, и на санитарном самолете вместе с группой раненых отправили в Москву. После похорон мужа профессор Вовси, ученицей которого она была, как мы это говорили, предлагал ей остаться в Москве, обещая оформить ее перевод в один из Московских госпиталей. Она не согласилась и вернулась «в свой медсанбат».

И вот теперь она его покидала…

На ужине, устроенном в батальоне в честь ее отъезда, присутствовал командир дивизии, начсандив, все врачи и многие медсестры батальона. В ее адрес было сказано много теплых слов. Очень тепло в своем благодарственном слове ответила и она.

Через день Бубнов увез ее к новому месту назначения…

А время шло; медсанбат жил своей спокойной жизнью, велись систематические занятия с медсестрами, врачами, с дружинницами. Раненых не поступало, больных тоже почти не было.

Первого сентября 1943 года Алешкина вызвал к себе командир дивизии Ушинский.

Когда Борис приехал в штаб дивизии и зашел в землянку командира, то встретил там начсандива Пронина. Борис спросил его, зачем он вызван. Тот довольно сердито ответил:

– А ты не знаешь?!

Алешкин не успел ответить, как вышедший из соседнего отделения землянки адъютант командира дивизии пригласил их зайти.

Во втором отделении землянки, кроме командира, находился замполит Веденеев и начальник штаба полковник Юрченко.

Когда вошедшие представились, как это полагалось по уставу, Ушинский встал из-за стола, за которым сидел и, не глядя на Бориса, сказал:

– Что же это такое, товарищ Алешкин?! Так санотдел армии у нас скоро всех врачей растащит! Еще месяца не прошло, как забрали Прокофьеву, а вот теперь, пожалуйста, пришел приказ и на вас. Вы-то хоть знали об этом?

– О чем? – спросил Борис.

– О том, что вас хотят начальником госпиталя назначить.

– Знал.

– Знали и ничего никому не сказали?! – воскликнул Ушинский.

– Товарищ полковник, а что бы я стал говорить? Во-первых, начсанарм просил пока ничего никому не рассказывать, а, во-вторых, ведь вопрос решался в сануправлении фронта, и я не знал, какой может быть результат.

– Ну вот, будьте рады, – саркастически заметил начсандив Пронин. – Решился положительно. Кому теперь медсанбат сдавать будете, мне? Да и как он будет работать, если в нем 4 врачей не хватает?

Тон и сердитый взгляд, сопровождавший вопросы, покоробили Алешкина, но он сдержался и ответил вопросом на вопрос:

– Послушайте, товарищ Пронин, ну а если бы сейчас принесли приказ о назначении вас начальником санслужбы корпуса, вы бы отказались, зная, что в дивизии вас заменить некем?