Юрий Бевзюк - Времён связующая мысль

* Природное назначение дам – вовсе не истории созерцание: в ней они – пассивная сторона, добыча завоевателей; еще несноснее – только в судейской роли дамы

**Необходимость – зто если не выполнить, то – гибель, – а неизбежность – в любом разе тому быть

***У нас была военно-пролетарская диктатура, как единственное действенное средствопротивостояния отстающей, в целом малокультурной страны (и всего славянства, с еврейством впридачу) экспанси и, – на восток неизбежимой(доказывается мною в амбициозной поэме под Лукреция «Природа истории» – читателю оценить обоснованность амбиций: двести страниц (можно до ста ужать прогрессом моих компутерных навыков), – над коей трудился позапрошлую зиму, – прозопоэзия там сочетается с приведением доступных мне и достаточных для доказательств документов и мнений)…

…Но во втором томе уже пошли ляпы, нашел их два-три, – а в третьем – до шести-семи (это доказательство, что их мало кто критически читал, с пристрастием: какой-нибудь циник тогда запросто бы и кандидатскую и докторскую диссертацию сбацал на второго и третьего томов «Капитала» правке, – да цинизм (ведь) с принципиальностью, то бишь критичностью – не сочетается(да и попросту у циника на то в мозгах недостанет «масла») … Разумеется, при тех томищ листании беглом я нашел «вшей и блох» (описки, перескоки смысла явные нарушения логичности, ошибки арифметические) далеко не всех… Но найденные все до единой затем Ефиценко бедному «впарил»!.. Два часа он прест арелогоЭнгельса защищали последующих недобросовестных издателей Маркса до испарины – по провинциальной наивности верил изданному всему, будь там хоть сам абсурд! – ему было невдомек, что недобросовестных переводчиков, корректоров и редакторов хватает; таки вынудил беднягу очередной «пятак», с такими мытарствами доставшийся, мне в зачетку вставить… …И где-то только через год вел политэкономию Юра в «моей» группе стационарной, и, говоря о «Капитале», сказал: только одного человека знает, кто все три тома смог прочитать. «Мы тоже знаем!», группа чуть ли не хором вскричала, – «это Бевзюк наш!» (они, конечно, абсолютно ничего не знали о тех трех штурмовых днях и ночах моего пристрастного листания тяжеловесного творения предтечи… эпохального в свое время значения – не столько заключенной в нем, уже устаревшей ко времени Ленина ученостью, – сколько устрашающим объемом… Мои соскамеечники по первому курсу на истправфаке в Дэвэгэу об этом пристрастном моем, тогда антимарксовом листании абсолютно ничего не могли знать, – но меня они еще не забывали). …Вот и вся моя вторая,самая лестная мне легендарность… сопряженная с сугубой печалью – не один же я в стране был такой востряк! Сколько же от той схоластики мертвящей умственных сил сгинуло напрасно… (Байка моя о «Капитале» Маркса на сем еще не кончается, впереди самое главное… Под утро третьего дня – я тогда, примерно как стариковски сейчас, спал в марте том памятном «кусками»: с 21-го до трех семь часов листал те тома, с трех до девяти утра спал, затем до 18-ти листал, – два часа до 21-го – спал… и так, по кругу, трое суток… Выисканную «добычу» записывал с критикой, полчаса-час под вечер гулял, свежим воздухом дышал… И вот под утро третьего дня – в восполнение отсутствия обзора краткого, резюме, так сказать, у Маркса, – не поленился простым карандашом набросать кратко всю историю капитализма на третьего тома форзацах… И в самом конце прогноз дал: отсутствие рынка, достаточно развитого , – и полное его развитие – несовместимо с капитализмом …А тогда я был сторонник рынка у нас ярый! Но совесть исследователя меня такой вывод сделать заставила – вопреки тогдашним пристрастиям… Мог ли я тогда знать, в том марте 67-го мрачном (и погодой, – и во все месяцы года, – царящей в стране мертвящей схоластикой), – что не тот, вырванный у препода скрупулезного (через 15 лет – через друга – стал даже приятелем) в зачетку «пятак», – а именно эта запись поддержит меня… через 30 лет уже не во мраке – в полной темноте крушения … «империи Ленина»!.. Нет, не через нее я ход истории «пронял»: – сразу уже после расстрела Верхсовета, в октябре 93-го, – я дал в краевой газете прогнозы верные (вот начали исполняться через 20 лет), – но через четыре еще года, те записи на форзаце прочтя, – я в себя, в свой ум, в силу его прогнозную уверовал… что сильно помогло мне бодро преодолеть двадцатилетнее лихолетье… …Все три тома «Капитала» недвижимо стояли на самой полке верхней моей первой библиотеки в благословенной времянке, – из коей большая часть растаскалась братьями и племянниками, покуда я год плавал, а после сразу 11 лет и зим по тайгам скитался… Вторую библиотеку с 82-го собирал в ту же засыпушку-времянку, освобожденную семьей младшего брата (он, она, сын лет восьми, дочь лет пяти) смертью в основном шлаколитом доме большом не дожившего до 68-ми месяц или полтора отца… Каждую осень, 88-й включая, уезжал в Кенаду на бруснику-ягоду (коей собрал тонн в общем 25), – понятно, библиотека изрядно убавлялась… Приезжал, снова пополнял, – совсем не обижался: пусть образовывается родня, книги читает… В мое отсутствие на ягоде снесли вместе с домом времянку (был я и его и ее домохозяин: хотя строилось всё отцом и матерью на средства отца, – но я весной 59-го получил «по блату» у второго секретаря райкома партии от завода на Улиссе участок, – когда уже в городе под застройку не давали: меня уже тогда из райкома комсомола изгоняли, – но Андрей Петрович Ткалич еше с 8-го моего класса был мой симпатизант – его жена Татьяна Ильинична, русистка, у нас преподавала, – и он частенько в школу заглядывал; – в пустых коридорах, шли уроки, крепко мы руки друг другу пожимали; – увлекаюсь, всё в подробностях давно описал… …С лета 84-го здешняя обустроительная «эпопея» началась; – с 86-го только на субботу-воскресенье на фотокружки «на квартиру» наезжал, – а с самого конца 88-го декабря, когда от фотолаборатории в школе новой близ «фатеры» (что далеко не дом) шустрые девятиклассники ключ себе забрали, дабы пункт иметь «для блядок» (в школе 59-й несколько лет счастливо под крылом Пикина Сергея Михайловича пребывал, – но когда он резко пошел на повышение, а директрисой стала завуч красивая (только крупноватая), меня стали обвинять, что фотолаборатория используется, как притон, старшеклассниками (я этих блядунов ранних и не видал, в мое время в школе о таких пакостях и не помышляли даже во сне самом страшном: даже намеки на флирт поганый ранний всячески я, как комитета комсомола секретарь, изгонял); в кружке у меня были исключительно шестиклашки: еще малы годом младше – и уже секс на уме поганый годом старше ; преемница Пикина, рослая благообразная завучиха дала понять – я persona non grata; но пустили меня еще в детский клуб вблизи с ребятами – от школы 59-й через шоссе вниз; но там мои шестиклашки как-то воду пустили, часть вестибюля затопили, – но главное: по ориентированью спорта мастерам (смотрите о моей третьейлегендарности, с.), – я для них был уже тогда вроде патриарха: – они бегали «чайниками» по моим картам: – импоказалось, что в мой кружок их кружковцы переманиваются, – хотя не было ничего подобного: просто это была ориентировщиков уже другая генерация , уже без всякой интеллектуальности, – фарца, как правило… Ни возрастом, ни – главное! – духовностью между мною, одним из первых основателей спортивного ориентированья в крае в 60-х, – и ориентировщиками 80-х не было ничего общего… 1988-й был для меня одним из переломным, – важнейшим при том (наряду потом с 2005-м, вследствие страшного пожара осенившим меня поэзией совершенно внезапно) … Последняя попытка «работать» продолжать закончилась, не начавшись, чуть выше упомянуто… Так в 49 я ощутил: лимит моих силс детвой этой возиться полностью выбран; прочие способы обществу «служить» – еще в 71-м были перекрыты… …А привез я уже из Кенады той же, 88-го, осенью два тяжеленных рулона толстой пленки для теплицы поливинилхлоридной; и хотя вынуждали алименты на дочь еще два года трудиться (добровольно платить я мог только по пересуду с согласия жены бывшей, удовлетворялась квитанциями на тридцать рублей в месяц в нарсуде приставша , кои я, почти 50-тилетний мужик, ей, 18-тилетней, красивой редкостно, ежеквартально приносил; она мне, как довольно моложавому еще мужчинке (фотку Хемингуэя в газете, с усами, но еще без бороды, – лет еще через 15 кому показывал, – все неизменно за мою принимали), – с робостью явной даже симпатизировала) … Итак, за 11 лет до шестидесяти наработанным стажем на пенсию ограничился, – а жить – и для «шевельливости» – товарная теплица, кролики, огород, сад, рыбалка зимняя…Опять поехал налево – или направо? О чем мы бишь говорили? Давненько я по своей биографии не галопировал «и рысью и в стороны «конём» – столь стремительно… О третьем томе «Капитала» Маркса мы говорили… Он пока в городской квартире на полке с первыми двумя недвижимо стоит… И только когда в осенью 91-го «слепил» из камня пористого дикого второй этаж своего «замка» – и увенчал весной 93-го высокой крышей (третий этаж мансардой), – стал помаленьку библиотеку сюда на второй этаж перевозить; первые два тома «Капитала» в страшном пожаре 28—30 декабря 2004-го сгинули, – а третий с записями на форзацах здесь внизу, на веранде, сохранился; из-за событий на Украине связанные с ее историей четыре томища бесценной теперь капитальной «Всемирной истории» спустил (с 65-ого выкупал по подписке, 13 их, томов, накопилось), – остальные девять в пожаре сгинули; как раз тем летом перевез томов восемь «Исторической энциклопедии» разрозненной, купил случаем в букинистике, оставил внизу для просмотра; были еще рядом с лежанкой из серии «из искры пламя возгорится» революционных мемуаров три, выпущенные в 88-м весьма для меня ценные книжки (и хотя еще с десятка два о революции отобранных книг в пожаре наверху сгинули – все же здесь внизу уцелел необходимый для ссылок в историософских изысканьях моих – на наиважнейшие события необходимый минимум) … …И только когда в марте 97-го появились признаки последнего, завершающего кризиса капитализма , я тот третий том «Капитала» открыл, – и на форзацах с удивлением и удовлетворением великим увидел: этот кризис я еще лет ровно за тридцать чисто теоретически(априорно) воззрил! Это веру в способности свои мыслительные – сильно в тогдашней полной изолированности ободрило… И сам был тогда почти в кризисе: уже два года, как газету «Красное знамя» Ноздратенко утопил, – а до этого за 4—6 месяцев замглавреда Колесов, мой в газете уже третий протектор (сам Шкрабов, главред, ни разу не соизволил меня даже «заметить», – хотя сталкивались лоб в лоб в коридоре не раз), пустить в печать мою статейку с нетривиальной оценкой 50-летия Победы отказался: не понравилась моя фраза «подзалежались на лаврах» (святая чистейшая правда!); на сем мое сотрудничество оборвалось с ним, еще я два-три письма присылал – публиковали, – к Рабаеву, в отдел писем; газета в еженедельную перешла, и до 25 тысяч съехал тираж… … Да, в начале 95-го я спросил Колесова как-то – мы вдвоем из его кабинета по лестнице спускались, – и где-то уже на спуске на первый этаж (всегда запоминается антураж моментов важных), я спросил: «Так за что же, скажи мне, Ноздрат газету топит?» – «И за твои в том числе статьи»… Вот тогда я опасность ощутил: «губернатор» сам претендует на оракула (часто выступал на радио малограмотно, – но имел, имел дар ораторский (это, кстати, прекрасно сочетается… с узостью ума) … Кто его знает… Первая обязанность интеллекта – самосохранение, – ибо, кроме как на него, – не на что обществу больше надеяться… Кто знает, сколь далекомелочная мстительность простирается… Надо «залечь», переждать лихое время… … В дневника хо том, как партия утратила контроль над прессой много подробностей: надо, покуда еще здоровье, – начать переписывать их ближайшей же осенью-зимой… Для меня это – тоже уже легендарность, – нельзя чтобы такой материал сгинул вместе со мной уникальный…