Игорь Панин - 101 разговор с Игорем Паниным

– Хорошо. А как вам миф о том, что при вскрытии якобы было установлено, что сердце у Рубцова, при его-то щуплом телосложении, небольшом росте и весе, было размером с бычье?

– А вот это как раз не миф. Это правда. Сердце у него действительно было больное. Пил лекарства. А в начале 1971 года, буквально за две недели до трагедии, у него случился сердечный приступ в вологодском союзе писателей. И в ту роковую ночь, когда все произошло, –  это ведь тоже был сердечный приступ! Я испугалась, когда увидела, что он просто умирает. Телефона у нас не было, а милиция – рядом. Я и побежала в отделение, чтобы оттуда вызвать «скорую». Сердце просто у него не выдержало, когда мы сцепились. Я потом уже подумала – как же так, почему так быстро, разве можно мгновенно задушить? Там же все длилось секунды… Но теперь кому что докажешь, да и нужно ли?

– То есть вы не собираетесь как-то опровергать официальную версию смерти, по которой Рубцов был вами задушен?

– Мне это не нужно. Никакой реабилитации я не хочу. Я живу обычной жизнью, занимаюсь своим делом. А представьте, если сейчас комиссия подтвердит, что он действительно умер от инфаркта, и я буду оправдана – какой вой поднимется?! И без того в напряжении живешь, угрозы получаешь… Я буду реабилитирована посмертно, и в этом не сомневаюсь.

– Мне тут попалась книжица одна, в которой говорится, что у Рубцова было надорвано ухо, и что это есть тайный масонский знак. То есть намек на то, что убийство было ритуальным. Правда, в той же самой книжке говорится, что вы расправились с ним по приказанию темных сил и с помощью злых чар…

– Это просто больные люди. Есть такие, которые травят меня не просто годами – десятилетиями. Сочиняют подобные книжки, публикуют псевдонаучные статьи. Но что я могу сделать? Пусть пишут про масонский заговор и темные силы, если им так нравится… Хотя полно и вменяемых вроде бы людей, которые тоже выдумывают несусветную чушь. Читаю в Интернете одного автора, так и не ставшего писателем, который сейчас утверждает, что это он познакомил меня с Рубцовым. На самом деле меня с Колей познакомила Вера Бояринова в общежитии Литинститута, и было это 3 мая 1963 года. И сколько таких слухов и сплетен. Пишут, что я будто бы пила наравне с Колей и его друзьями. Да если бы я пила, то давно бы уже где-нибудь под забором сдохла! Я не пила и не пью, веду здоровый образ жизни, потому-то до сих пор жива, и пишу то, что хочу писать. Совсем недавно вышла книга писем ко мне – это избранные письма за сорок лет, которые мне присылали люди из разных уголков страны. Она называется «Нам не дано предугадать…» и пользуется большим успехом у читателей, как и книги моих воспоминаний о Рубцове. Стихи мои давно уже популярны, многие из них положены не музыку. А все эти фантазеры, пишущие обо мне чепуху, –  что они могут предъявить?

– Мотивы людей, которые хотят примазаться к чужой славе и распускают сплетни, как-то еще можно объяснить. Но зачем это было нужно Виктору Астафьеву, который, помнится, тоже не очень хорошо отзывался о вас в прессе.

– А я сама удивляюсь, зачем ему это было нужно. И то, что он писал обо мне, разумеется, ложь. Ненависть ко мне со стороны семьи Астафьевых труднообъяснима. Они меня сразу невзлюбили. Как будто я им перешла дорогу в чем-то. Коля мне сказал однажды: «Знаешь, Астафьевы хотели выдать за меня свою Ирку, дочку». Я отвечала: «Да что ты, Коля, я не поверю никогда». А он мне: «Почему? Я что, плохой жених?! Я поэт, красавец, богач!» Ну, знаете, вот так это все у него со смешком, юморной же был. Но я уже потом стала верить его словам, когда эта астафьевская ненависть только усиливалась. Но как там уж было на самом деле – не знаю.

– Почему вообще столько нападок на вас? Ведь вы же пострадали не меньше, а в какой-то степени и больше Рубцова. Жить с таким бременем, иметь стольких недругов и при этом до сих пор оплакивать любимого человека – это куда труднее, чем писать пасквили и копаться в чужом белье.

– Помимо желания примазаться к громкому имени, о чем мы уже говорили, здесь не последнюю роль играет зависть. Мы ведь с Колей были очень красивой парой, страстной, талантливой, выделяющейся на общем фоне, нам многие завидовали. А когда он погиб, стали отводить душу на мне. Кому не лень – все пинали и пинают. Но я считаю ниже своего достоинства отвечать им. Если бы я ввязывалась каждый раз в споры и склоки, пыталась бы оправдываться, изобличать во лжи и заставлять клеветников держать ответ за свои слова, что было бы? Тогда пришлось бы судиться и судиться…

– Но, может быть, это еще и завуалированная месть Рубцову? Он ведь был ершистый, задиристый, в писательской братии «своим» так и не стал. А после смерти прославился, и те, кто высокомерно к нему относился, пока он был жив, вдруг поняли, что им ничего не светит, что вот именно он занял ту нишу в русской литературе, которую они давно облюбовали для себя.

– Как я могу знать наверняка, что там думали прежде и думают сейчас эти люди? Что ими движет в тех или иных случаях: месть, зависть? У каждого свои причины не любить меня или Рубцова.

– На ваш взгляд, у него действительно был творческий кризис в последний год жизни?

– В том-то и дело, что в последние месяцы он мне говорил: «Люда, ты знаешь, я, наверное, больше не буду поэтом. Во мне это исчезает. Как будто я уже все написал». И добавлял горько: «А вообще я пропил тома своих книг». Он еще пытался писать прозу, но как-то не пошло. У каждого поэта бывают паузы в творчестве, необходимые для отдыха, для накопления материала. У него за последний год было написано мало – около десяти стихотворений. Трудно сейчас сказать, перестал бы он совсем писать или наоборот, взял бы новые высоты.

– Ну вот такой еще миф, связанный с именем Юрия Влодова, скончавшегося чуть больше года назад. Мне об этом рассказал близкий друг Влодова. Якобы Рубцову не хватало новых, неопубликованных стихов для последней книжки, а рукопись необходимо было сдать через пару-тройку дней, и он обратился к Влодову, чтобы тот по-быстрому написал в его стиле несколько стихотворений. И Влодов написал, в том числе и «Огороды русские» – стихотворение, которое иногда входит в сочинения Рубцова с пометкой «приписываемое».

– Мне просто хочется смеяться. Этого не может быть! Просто не может! Рубцову совесть бы не позволила такое сделать. Это же Рубцов! Он под каждой своей строчкой мог подписаться – вот это моя строчка и я от нее никогда не откажусь! Но чтобы кого-то просить написать за него… Сколько уже таких прихлебателей: «Да, я был знаком с Рубцовым», «Я дружил с Рубцовым». Может, Рубцов проходил мимо, кого-то полой пальто задел – и все, теперь он уже, оказывается, друг. Я знаю массу людей, которые сейчас выдают себя за друзей Рубцова, пишут какие-то воспоминания о нем, хотя он их в глаза не видел и никогда с ними не общался.