Игорь Панин - 101 разговор с Игорем Паниным

Мой старинный товарищ, вхожий в Госдуму, рассказал, что один из известных журналистов-обозревателей любит, появляясь там, обращаться к депутатам с другой цитатой, «лермонтовской»:

Таких примеров множество. Так что, как видишь, блатные мои переложения могут пригодиться в разных ситуациях.

– Как коллеги-филологи относятся к этим «переводам»? Не возникает ли разговоров о том, что опошляются имена классиков, сама литература, что Сидоров-Жиганец – негодяй и проходимец, который гонится за дешевой популярностью?

– Подобные разговоры, конечно, возникают, хотя с удовлетворением констатирую, что все-таки значительная часть филологов обладает здоровым чувством юмора. Нелестных отзывов как раз не очень много. Я даже не ожидал, что реакция творческой интеллигенции будет столь благосклонной. Особо мне дороги добрые слова известнейшего филолога, исследователя славянской фразеологии Валерия Михайловича Мокиенко. В своем письме ко мне он рассказывал, что «переводы» с восторгом читали в своей компании представители высших слоев питерской филологии, в частности, известный германист Лев Рязановский. Но я вполне могу понять и тех, кто негативно относится к тому, что я делаю. Среди этих людей тоже есть филологи, в том числе – уважаемые мною. Особенно пушкинисты. Но я не очень боюсь отрицательных мнений, хотя всегда прислушиваюсь, если по делу говорят.

– Тот же Шаламов утверждал, что единственным поэтом, признанным и канонизированным преступным миром, был Есенин. А как обстоят дела с Фимой? В законе?

– Сейчас уже вряд ли можно так сказать о Есенине. Потоки дешевого, бездарного «шансона» захлестнули общество, зачастую именно они воздействуют на маргинальную среду. Хотя профессиональные преступники, серьезные арестанты довольно пренебрежительно относятся к подобного рода песенкам. Но не могу не отметить, что в последние годы наблюдается тенденция проникновения в русский «уголовный шансон» есенинской лирики. Есть и отдельные песни на стихи Есенина, а есть и целые альбомы, как у Александра Новикова. Что касается Фимы, то на мои стихи пишут много песен, в том числе уголовно-арестантских. Их исполняют Шуфутинский, Заборский, Ундров и другие. Ростовский бард Михаил Волош с песней на мои стихи «Ростовский вальс» стал победителем конкурса радио «Шансон». Однако мне не нужна канонизация в качестве «блатного поэта». Пусть лучше читают мои серьезные стихи.

– Кстати, были когда-нибудь и есть ли сейчас серьезные, интересные авторы «от зоны»? Я имею в виду не профессиональных поэтов, оказавшихся по разным причинам в местах заключения, а тех, кто начал писать именно за решеткой, посвятив свое творчество арестантской и блатной тематике.

– Насчет поэзии не скажу, сильных поэтов не встречал. Хотя стихи пишут, по скромным прикидкам, процентов 70–80 «сидельцев». Много есть замечательных мемуарных произведений – Андрея Кудина, Алексея Павлова, Виталия Лозовского и других.

– Иными словами, судьба судьбой, а литература литературой? Ведь даже классический пример поэта-уркагана – Франсуа Вийон – успел получить звание магистра Парижского университета до того, как окончательно порвал с мирной жизнью.

– Естественно, необходимо обладать знаниями, определенной языковой культурой. Нельзя с бухты-барахты сесть и написать что-то ценное, действительно имеющее отношение к литературе. Вот недавно освободился из мест заключения основатель «МММ» Сергей Мавроди и стал активно размещать свои стихи и прозу в интернете. Безусловно, его тюремные дневники представляют интерес с содержательной точки зрения. Но о качестве стихов я умолчу…

– Как филолог, ты ведь интересуешься не одним только блатным жаргоном?

– Мои интересы выходят далеко за границы уголовной тематики. Сейчас готовится к выходу мое исследование булгаковского романа «Мастер и Маргарита», которое носит условное название «Сатана и все-все-все». Там много доселе еще не исследованных материалов, споров с традиционным литературоведением, иллюстраций. А недавно я вынужден был вступить в полемику с одним из разоблачителей Михаила Шолохова. Меня потрясло до глубины души невежество и нечистоплотность, с которыми мне пришлось столкнуться, разбирая аргументы тех, кто приписывает «Тихий Дон» кому попало, начиная с Федора Крюкова – мягко говоря, третьестепенного беллетриста… Но мечта моей жизни – создать «Толковый словарь блатного великорусского языка» и «Пословицы и поговорки блатного русского народа».

– Переплюнуть Владимира Даля?

– В какой-то мере (смеется). Вторую книгу я уже практически написал, мне кажется, работа уникальная, с подробными комментариями и языковыми иллюстрациями. Важно сказать в филологии то, чего до тебя никто не говорил.

– Но самое главное – это, разумеется, стихи…

– Конечно. Хотелось бы заново перевести гетевского «Фауста», которому, как мне кажется, не повезло: русский читатель знаком с ним по неудачным переложениям Фета, Холодковского, Пастернака. В сборнике у меня выходили пока лишь классические немецкие эпиграммы, из «Фауста» я сделал всего один отрывок. Да и свою лирику пишу. Читателями я не обделен, я давно освоил интернет, откликов там очень много. Недавно в Живом Журнале наткнулся на утверждение о том, что Фима Жиганец – один из лучших стилистов, пишущих на кириллице. Даже если это не так, то хорошо сказано.

«Независимая газета», 16 октября 2008 г.

Олег Зайончковскийежедневно ощущает себя Папой Карло

Олег Зайончковский родился в г. Куйбышеве в 1959 году; в настоящее время живет в Москве. Автор книг «Сергеев и городок», «Петрович», «Прогулки в парке», «Счастье возможно». Финалист литературных премий «Большая книга», «Русский букер», «Национальный бестселлер» и др.

– Вы потомок старинного дворянского рода. Отразилось ли это на вашем творчестве, может быть, желание заниматься литературой?

– Тему моего происхождения, не спросясь у меня, когда-то озвучили мои первые издатели, видимо, из маркетинговых соображений. По-моему, она давно себя исчерпала. Конечно, собственная генеалогия мне небезразлична, но для меня это дело мое, домашнее. Я из хорошей семьи, но вполне советской. Мои ближайшие родственники все принадлежали к читающей, но технической интеллигенции, поэтому могу сказать, что не они пробудили во мне интерес к литературным занятиям. Вообще, мне кажется, эта склонность дается человеку природой, независимо от воспитания, образования и даже от наличия способностей.