Ольга Аленова - Чечня рядом. Война глазами женщины

Я никогда не забуду Петру. Она прожила в Грозном больше года и спасла много людей. Но вскоре вынуждена была оттуда уехать – российский МИД не выдал ей аккредитацию, а фактически лишил права находиться в Чечне и помогать людям. В нашей стране это стало традицией – подозревать в шпионаже иностранцев, занимающихся благотворительностью.

Безжизненные руины по обе стороны главной улицы Мира. Все как зимой прошлого года, только тогда здесь непрерывно гремели взрывы, а сейчас лишь редкие автоматные очереди нарушают тишину.

В разрушенные дома постепенно возвращается жизнь. Правда, свидетельствует об этом пока только пленка, которой горожане затянули окна, спасаясь от холода: застеклить их почти всем не по карману. Да и зачем, если завтра, может быть, снова война? Люди все еще не верят, что мир возвращается на их землю. Первый вопрос, который они задают приезжим: уйдут ли федералы? Одни спрашивают с надеждой, другие – со страхом. Но те и другие понимают: если федералы уйдут, окна останутся застекленными недолго.

На рынках есть все – от продуктовых наборов, которые Красный Крест передает в Грозный, до полиэтиленовой пленки и одеял (из того же Красного Креста). Покупатели, естественно, обсуждают, кто и как делит гуманитарную помощь. Это здесь самая актуальная проблема. Грозненцы говорят, что живут только благодаря западным правозащитным организациям, которые выделяют растительное масло, муку и крупу – ровно столько, чтобы горожане не умерли с голоду. Еще добрым словом поминают на рынке какую-то Петру: она по городу ездит, ищет по подвалам больных и немощных и подкармливает их.

Разыскать Петру не составило большого труда: почти все грозненцы знают, что иностранка живет в частном доме в центре – рядом с детским домом, который она сама же и создала. Телохранитель с автоматом преграждает дорогу, но Петра машет рукой: «Пропусти». Худенькая, русоволосая, в длинной юбке, очень похожая на чеченских женщин. Только много курит. Петра Прохаска – журналистка, в Грозный она ездила и в прошлую войну, и в эту. И, как многие журналисты, втянулась. Хотя сама Петра не считает себя искательницей приключений:

– Просто после всех этих несчастий, хоть и чужих, невозможно вернуться в нормальную жизнь и забыть об этом. С этим нельзя жить там, в Москве, и все время думать, что здесь кто-то умирает, а ты мог бы ему помочь.

Уже пять месяцев Петра вместе со своим телохранителем Русланом разыскивает больных и одиноких. Их у нее более 700 – стариков, которым она привозит продукты и одежду. Деньги на эту миссию выделяет чешская гуманитарная организация «Человек в беде», а еще католическая Charitas International. Но все представители этих организаций – в Назрани, а Петра в Грозном. Мы с ней долго говорим о предстоящей зиме, и я вижу, как ее мучает сознание невозможности помочь всем; она курит и сбивчиво объясняет:

– Понимаешь, в эту зиму им будет еще хуже, чем в прошлую… Ты знаешь, что было в прошлую? Так сейчас вообще голод будет, все запасы съедены, а летом они ничего не выращивали, потому что всюду мины. А того, что мы даем, все равно на всех не хватает, и кто-то голодает. Тем, кто в подвалах, очень плохо.

В подвале пятиэтажного дома на Трудовой улице шесть жильцов. Я стучу в металлическую дверь, на которой нацарапано «Здесь живут люди», и в дверном проеме появляется старушечье лицо. Она сослепу называет меня Петрой и говорит, что кончилась питьевая вода. Идти за водой некому, потому что все обитатели подвала – старики, а самодельная водокачка – в соседнем микрорайоне.

В подвале душно и темно. Пахнет соляркой: в большой печке-буржуйке потрескивают дрова, дрова сырые, и их обливают соляркой, чтобы разжечь. Иногда привозят уголь. Тогда старики выкраивают из своих пенсий деньги, чтобы запастись топливом на зиму. 70-летний Эмир Джанаралиев живет здесь с женой и сыном. Сыну всего двенадцать, он поздний и единственный. Мальчик постоянно болеет, а у родителей нет денег на лекарства. Каждый раз, рассказывая о сыне, Эмир начинает плакать.

В этом подвале жили боевики, от них остались двухъярусные кровати и деревянные столбики, подпирающие потолок, чтобы не рухнул. Когда боевики ушли, шестеро стариков из подвала соседнего дома перебрались сюда. Здесь теплее. Но от бетонных стен и пола все равно идет холод.

– В прошлую зиму было очень холодно, – вспоминает Эмир. – Все болели. И этой зимой будет так.

Если в микрорайон дадут газ, жильцы этого подвала переберутся в чью-нибудь пустую квартиру. С собой они возьмут буржуйку и будут жить все вместе. Потому что привыкли, потому что вместе не так страшно, когда где-то рядом начинают стрелять, да и теплее вместе. В квартире днем будет светло, а они так устали от темноты. О квартире они мечтают каждый вечер, хотя знают, что эту зиму им, наверное, все же предстоит провести здесь. Все обитатели подвала кашляют. Возможно, это туберкулез. Грозненские власти говорят, что зимой туберкулезников может стать вдвое больше, хотя подсчитать, сколько уже сегодня в чеченской столице больных, невозможно.

– Вот вчера получили «гуманитарку», – рассказывает Полина Нестеровна Тимофеева. – 10 кг муки, 900 г гороха, полкило сахара и пачку мыла. Это на месяц. Это чехи помогают. А за водой пойдем на речку, она тут рядом. Прожить вообще-то можно. Детей вот только жалко.

В подвал входит еще одна женщина. – Что, опять комиссия? Сколько вы будете сюда ходить, музей вам тут, что ли? Лучше бы воды привезли…

Валентина Колногузенко живет одна в подвале соседнего дома. Оставив разбомбленную квартиру, на которую работали 20 лет, всю прошлую зиму они с мужем и дочерью прожили в этом подвале. И мужа и дочь забрали боевики еще в декабре, с тех пор о них ничего не слышно. Но Валентина Ивановна трепетно относится к своему темному и холодному жилищу, потому что оно остается последним связующим звеном между ней и родными людьми:

– Они сюда обязательно вернутся. Их скоро освободят, и они вернутся.

Подвальные жители много говорят о компенсациях за жилье – будут ли их выплачивать, сколько и кому.

– Я бы давно уехала, – говорит Полина Нестеровна, – да куда ж ехать, если даже избушку себе не смогу купить? Я с мужем работала на заводе почти 40 лет, у нас двухкомнатная была в центре. Теперь я одна осталась. Мы в МЧС обращались, а они нам говорят: если с домом престарелых не уедете из города, вас тут всех поубивают. А я не хочу в дом престарелых, у меня своя квартира была.

Полина Нестеровна плачет.

В администрации Ленинского района я надеялась увидеть главу администрации Ибрагима Ясуева.

– Ибрагим теперь глава в Заводском районе, – сообщил мне чеченец-охранник. – Сюда новый назначен. Но тоже наш.