Ольга Аленова - Чечня рядом. Война глазами женщины

Под «нашим» понимается гантамировский. В администрацию входили какие-то люди, кутавшиеся в старые пальто и плащи, потиравшие озябшие руки, оставались кого-то ждать. Все они, увидев меня, начинали жаловаться, что на улице теплее, чем в домах, и что зимой все умрут от холода.

– У нас уже давно так холодно, – рассказал заместитель главы администрации Муса Алаудинов. —

Отопления нет, света тоже. Люди приспосабливаются как могут: в пятиэтажках взрезают центральное отопление, ставят котлы и подводят тепло. Некоторые прямо в квартиры буржуйки ставят. Пожаров не боятся. Заходишь – стены черные, дышать нечем. А что им скажешь, если холодно?

– А что за здание появилось в центре, у рынка? – поинтересовалась я.

– «Грозэнерго». Чубайс своих в обиду не дает. Это, кстати, единственное отреставрированное здание в городе.

На это нарядное светло-коричневое здание грозненцы не любят смотреть. Оно напоминает им о той жизни, которую у них отняли и которую уже не вернуть. Мимо идет старик в дырявом пальто, под которым видна грязная тельняшка.

– Настроили тут дворцов, фашисты проклятые, – машет кому-то костылем дед и долго ругается.

Самое теплое место в городе – центральный рынок в Ленинском районе. Здесь прямо на улице жарят шашлыки и варят борщ. Здесь всегда много людей. Постоянные покупатели – военные из соседних комендатур и омоновцы с блокпостов. Говорят, здесь часто появляется и известный террорист Магомед Цагараев, именно ему приписывают последние пять убийств военнослужащих на этом рынке. Военные стараются ходить группами, держа руки на автоматах. Женщины у торговых лотков подшучивают над ними:

– Вы, наверное, и во сне с автоматами не расстаетесь?

Ребята хмуро отвечают:

– Вот вернемся домой, там будем спать как люди.

Обедаю вместе с военными из комендатуры Ленинского района, которые готовы рассказать что угодно, лишь бы поговорить: жадно расспрашивают, началась ли война в Израиле, кто прошел на выборах в США, арестовали Гусинского или нет и что вообще делается в мире. Женщина, которая подает на стол, вдруг говорит:

– Этот Израиль у всех на слуху, весь мир считает, сколько там погибло – один, двое, четверо. Тут целый народ вымирает, и никому дела нет. У нас каждый день гибнут втрое больше.

Военные возражают, мол, здесь война бесконечная, уже всем надоела, и вообще сами вы виноваты, что допустили, а там все только начинается, это же интересно. Женщина смотрит недобрым взглядом и уходит к печке.

После шести вечера из города практически невозможно выехать. Блокпосты официально закрывают после 20.00, но все знают: с наступлением сумерек проезд через блокпосты опасен, можно запросто угодить под автоматную очередь. Жизнь в городе замирает.

Поздно вечером в доме у гантамировца Рамзана, где нам посоветовали заночевать, собралось несколько человек. Зажгли керосиновую лампу, растопили печь. У дома напротив, там, где ходят охранники гантамировского квартала, горят газовые факелы. Такие факелы сейчас ставят у многих домов, чтобы освещать территорию. Это придает городу зловещий средневековый вид.

– Город брошен на произвол судьбы, – говорит вдруг Муса Алаудинов. – Администрация Кадырова до сих пор не переехала из Гудермеса. Ждут, когда им условия в Грозном создадут. А город умирает второй раз.

Эти люди были беззаветно преданы Гантамирову, оттесненному Кадыровым. Они теряли власть и не хотели с этим мириться.

Ночью по дому ходили большие крысы, пришлось зажечь керосинку, несмотря на то что хозяин советовал потушить свет: в городе еще много снайперов, а гантамировский квартал давно под прицелом.

– На мышей и крыс тут все жалуются, – сказал наутро Рамзан. – Люди говорят, что к новой войне. Это, конечно, суеверие. Просто дома долго пустыми стояли, много мусора было после бомбежек, вот они и завелись. А кошки в городе – большая редкость. Одних собаки поели, другие ушли, когда бомбежки начались.

К крысам здесь давно привыкли. Даже к жутким историям о том, что крысы ночью отгрызают уши и носы маленьким детям, привыкли. Я пообещала Рамзану, что в следующий раз привезу ему кошку, на что он, засмеявшись, ответил:

– Так она отсюда сбежит!

Год назад российские войска пересекли чеченскую границу и начали победоносное продвижение вглубь территории республики.

Сегодня генералы заявляют, что свою задачу выполнили: основные силы противника разгромлены, осталось добить небольшие банды. Однако именно сейчас можно с уверенностью констатировать, что война в Чечне проиграна морально: горная часть республики по-прежнему остается черной дырой, где скрываются бандиты, а мирные чеченцы уже вряд ли снова поверят в освободительные цели военных.

Начало второй чеченской кампании протекало на мощном патриотическом запале. Я помню, какие разговоры ходили тогда в армии: генералы повторяли, что в этот раз доведут войну до конца и никто не сможет остановить их; простые солдаты говорили, что «нужно уничтожать бандитов, которые взрывают наши дома»; контрактники уверяли, что в Чечню приехали, чтобы защищать свои семьи и дома от бандитского произвола.

Армия быстро продвигалась вперед. Даже тяжелые бои под Бамутом и Урус-Мартаном не сломили патриотический настрой, а заявления руководителей страны о том, что бандитов нужно «мочить в сортире», вообще вызывали восторг у бойцов. Удалось даже мобилизовать бывших сотрудников чеченских правоохранительных органов, которые под руководством бывшего мэра Грозного Бислана Гантамирова вошли в ополчение, помогавшее федералам освобождать территорию республики.

Перелом наступил где-то в конце зимы, когда практически вся территория республики была занята федеральными войсками, а в тылу началась партизанская война. Гибель подмосковного ОМОНа в пригороде Грозного, разгром омоновцев в Веденском районе, а потом – под Сержень-Юртом показали, что к ней федералы не готовы. Началось списывание потерь и перекладывание вины за потери: армейские генералы обвиняли МВД в халатности, а генералы МВД обвиняли армейцев в отсутствии поддержки. Тогда-то солдаты, с боями прошедшие через всю республику и не понимающие, почему по-прежнему гибнут их сослуживцы, впервые заговорили о том, что эта война, как и прошлая, стала результатом какой-то грязной политической игры. Хасавюртовский мир и нападения на колонны федералов стали обсуждаться больше и чаще, нежели взорванные дома в Буйнакске, Москве и Волгодонске. Это было началом поражения армии в Чечне.

Российская общественность, вслед за западной, все больше внимания стала уделять нарушениям прав человека в Чечне, которые порой носили просто вопиющий характер. Многочисленные свидетельства о массовых зачистках и обстрелах мирных сел, в результате которых погибали невинные, заставили российское руководство искать более приемлемые пути борьбы с террористами. Была создана чеченская милиция, на которую теперь можно было списывать ошибки федералов и нескоординированными действиями которой объясняли невозможность задержания известных полевых командиров. Милицию расформировывали, заново создавали, реформировали, и это вело в ряды противников российской власти в Чечне не только тех, кто мстил за невинно погибших, но и самих милиционеров.