Ольга Аленова - Чечня рядом. Война глазами женщины

Вскоре дело о пропаже ингушей было передано для расследования в управление Генпрокуратуры по Южному федеральному округу, а из Москвы в Осетию вылетели оперативно-розыскные группы МВД и ФСБ России.

Я прилетела в Беслан и в тот же вечер отправилась в Назрань. Граница была закрыта. На Черменском посту меня остановили, проверили документы и сообщили, что не могут пропустить в Ингушетию из-за ЧП. В этот день в республике подорвали машину с милиционерами, скорее всего, в отместку за убитого накануне молодого ингуша, которого правоохранительные органы называли боевиком, а местные жители – обычным парнем. А накануне была расстреляна семья русской учительницы Веры Драганчук.

– Там такой бардак, вы даже не представляете, – сказал мне один из омоновцев на посту. – Один в один как в Чечне до войны.

– А завтра я смогу проехать?

– Вы с утра приезжайте. Если все стихнет, конечно, проедете.

Я не смогла проехать ни на следующий день, ни еще через два дня. Граница была закрыта не только из-за третьей годовщины Беслана. Ингушетию лихорадило.

Правоохранительные органы убивали местных жителей, называя это спецоперациями, местные убивали и обстреливали сотрудников милиции и ФСБ, а 2 сентября сотрудники милиции и ФСБ едва не перестреляли друг друга в Карабулаке.

Я позвонила Аслану, и он приехал за мной сам. Показал удостоверение сотрудника правоохранительных органов и кипу бумаг – копий страниц уголовных дел. Разговаривать со мной на территории Северной Осетии категорически отказался. Мы проехали через Черменский пост, на котором машину Аслана, видимо, знали и даже не проверили, и остановились сразу за постом.

– Это нейтральная территория, – сказал Аслан. – Ингушский пост впереди, осетинский за нами.

Похищения ингушей, по словам Аслана, начались летом 2005 года – тогда пропал житель села Дачное Пригородного района 40-летний Чингисхан Чахкиев. Через три дня его труп с перерезанным горлом раскопала собака. Это произошло у селения Коста, недалеко от Беслана. Через месяц в селе Дачное из автомобиля «ВАЗ» серебристого цвета был обстрелян местный житель Тариев, с ранениями он был доставлен в больницу в Ингушетию. Этот автомобиль так и не нашли, хотя он фигурировал еще в нескольких нападениях и похищениях. В октябре того же года в селе Куртат пропал без вести 25-летний Ахмед Сурхоев. В начале ноября исчез житель Дачного Маули Матиев, а спустя несколько дней автобус, следовавший из Назрани в Тарское, в районе поселка Южный остановила милиция.

Заявив, что «ингуши стреляют в осетин», сотрудники милиции доставили пассажиров автобуса в райотдел, правда, через час всех отпустили.

– С этого момента похищения становятся ежемесячными, – рассказывает Аслан, листая оперативные сводки. – 15 ноября в селе Донгарон пропадает Осман Мурзабеков. 23-го в Дачном – Башир Албаков.

Аслан перечисляет новые имена и фамилии, всего в его списке 21 человек. Двое из них оказались чеченцами, они пропали, когда приехали в Осетию на машине с ингушскими номерами. Выкупа ни за кого из них не требовали.

– Вы же говорили, что пропавших несколько десятков.

– По сводкам так и есть, но я потом проверил – оказалось, что многие были в оперативной разработке. То есть я не могу сказать вам точно, что все они невиновные люди. Хотя у нас легко назвать бандитом любого. Но эти 21 человек точно ни к чему не причастны. Я видел опросы свидетелей и родственников. Их убрали только потому, что они ингуши. И обратите внимание, что основная часть пропала в районе центрального рынка Владикавказа или автостанции № 2 – туда приходят маршрутки из Назрани. Но самое интересное – не это. Есть предположение, что к похищениям причастны сотрудники МВД Северной Осетии, в частности РОВД Пригородного района. В нескольких случаях свидетели видели, как этих людей задерживают сотрудники милиции. А последние похищенные—старики Гайсанов и Таршхоев—вообще пропали прямо напротив здания МВД Северной Осетии. Там нашли пустую машину Гайсанова с документами.

По словам Аслана, эту версию подтверждает свидетель, который сам чуть не стал жертвой похищения. В районе птицефабрики у села Дачное сотрудники милиции попытались посадить в свой «уазик» проходившего по улице местного жителя Магомеда Барахоева. Барахоев стал сопротивляться, в это время рядом остановилась машина, в которой ехали ингуши, они выскочили и отбили его. На следующий день Барахоев, скрывшийся в Ингушетии, дал показания на сотрудников Пригородного РОВД, имена которых вскоре были установлены. Однако следователь северо-осетинской прокуратуры отказался возбуждать уголовное дело против оперативников.

– Правоохранительные органы Северной Осетии покрывают эти преступления, – уверен Аслан. – Потому что эти преступления им на руку. Несмотря на то что Путин дал указ вернуть всех беженцев в Пригородный район до конца этого года, сейчас процесс переселения заглох.

Аслан отдал мне свой список, и я отправилась к родственникам пропавших мужчин. Ближе всего к Назрани – ингушское село Экажево. Здесь находится дом 32-летнего Аламбека Кациева. Его мать Софья с порога спрашивает меня, что установила Генпрокуратура. Объясняю, что я всего лишь журналист, и прошу Софью рассказать, как пропал ее сын.

– Да я сама ничего не знаю! – растерянно говорит она. – 22 июля уехал во Владикавказ к дяде. И больше я его не видела.

Дядя Аламбека Ибрагим Бойяев приезжает через полчаса, он подробно рассказывает, что полгода назад Аламбек вместе с ним уехал в Москву на заработки. Ибрагим клал паркет с национальным рисунком, Аламбек ему помогал. Москвичам национальный рисунок пришелся не по вкусу, и Ибрагим с племянником в начале июля вернулись домой.

– Я всю жизнь живу во Владикавказе, и там у меня хорошие связи. Я быстро нашел клиентов, – вспоминает Ибрагим. – Попросил Аламбека помочь. Мы должны были положить паркет в одной квартире и вернуться в Экажево – здесь строится мечеть, и нужна была наша помощь.

– Он ушел из дома около восьми, – включается в разговор Софья. – Я переживала – я всегда переживаю, когда он ездит во Владикавказ. Позвонила ему где-то в 9.15 утра, спрашиваю: «Где ты?» Он говорит: «Все нормально, я уже приехал, минут через 20 буду у дяди». Я перезвонила ему через полчаса, но телефон уже был отключен.

– Потом следователь сказал нам, что есть распечатка телефонных звонков, – говорит Ибрагим. – Они установили, что в тот момент, когда сестра звонила Аламбеку, он находился во Владикавказе в районе автостанции. Значит, там и пропал.

В дом заходит еще один его обитатель – 80-летний дед Аламбека Магомед. Он только что вернулся с похорон племянника – сотрудника милиции, погибшего при подрыве милицейской машины. Он говорит, что ежедневные убийства в Ингушетии ведут к истреблению народа. И что убийство семьи русской учительницы показывает, в каком положении находится все ингушское общество.