Вячеслав Бобров - Переводы польских форумов за 2007 г.

Комментарии к тексту

Катынь так Катынь… Я перевела это эссе с блога salon24, потому что, мне кажется, оно весьма характерно и показывает, сколь разное, я бы сказала, безнадежно разное у нас с поляками отношение к Катыни. Вот, например, название… Насколько я знаю, ex ante — термин, в основном, экономический, и означает «планируемый, предполагаемый или желаемый уровень какой-либо переменной или деятельности». Но в данном контексте следует понимать, что Катынь — это было не случайное событие, а преступление предумышленное, заранее и точно подготовленное, направленное на рассчитанные последствия, весьма отдаленные. И вот эти последствия наступили. И все беды и неудачи Польши сегодня и завтра, и на много лет вперед — именно из-за Катыни.

http://helm.salon24.pl/33114,index.htmlCezary TCHOREK-HELM

Я еще не видел фильма.

Я родился через много лет после войны, но, живя в центре Варшавы, всё время натыкался на следы войны, Холокоста, Восстания, как будто всё это было вчера. Говоря метафорически — я всеми органами чувств ощущал смрад сожженных тел, ор палачей Дирлевангера, убивающих на Воли, и холодный взгляд фон дем Баха, разговаривающего с командованием АК о капитуляции. Еще в начальной школе (гимназий тогда, к счастью, не было) вместе с приятелем со звучной фамилий Хшан (хрен — прим. перев.) мы лазили по закоулкам заброшенной синагоги Ножиков (синагога имени Залмана и Рифки Ножиков — прим. перев.).

Цензура.

Подростком я многого не понимал, дома старательно умалчивали некоторые события. Так, благодаря семейной цензуре, я провел школьные годы в неведении. Тогда жили по принципу: никогда никому не говори, что происходит (говорится) дома. А вдруг кто-нибудь донесет, из школы выгонят? В лицее (школа была сильно советизирована) учитель, увидев репродукцию «Чуда над Вислой» Коссака, возмутился, мол, «нельзя» и вообще, «это школа, а не частный дом». Так что меня правильно не посвящали в сложную и запутанную историю одной из немногих варшавских семей, уцелевших и оставшихся после Восстания в городе. Со стороны обоих родителей.

Бабушка не объясняла, как выжила в Гетто наша соседка пани Ирена Суфф, во времена польско-московские ставшая Суфчиньской, у нее потом в соседнем доме был магазин, когда наш уже отобрали в рамках реформы товарища Клишки и другого, псевдоним «Веслав». Отец не объяснил мне, почему срочно надо было устраивать католическое венчание во время оккупации, сказал лишь как-то, что надо было спешить, потому что немцы уже вошли в город. И не упомянул о том, что большинство граждан Речипосполитей с не полонизированной первой частью фамилии «Tchorek» или «Thoreck» закончили свою жизнь в Белжце или Треблинке.

Хуже немцев.

Не смотря на пробелы в истории семьи, я подспудно чувствовал, что кроме войны должна быть какая-то важная причина этого польского бессилия, уже послевоенного. Того, что всё криво, квартиры-клетушки, вездесущая грязь, бестолковость и всеобщая безнадега. Тогда до меня дошла весть о Катыни. Постепенно, по частям я узнавал от Бабушки и Отца об убийстве и лжи. О трагедии и лживом молчании об этой трагедии. Молчании во имя дополнительной, а может, и единственной тарелки супа. Бабушка всегда говорила, что русские были «еще хуже». Почему «еще»?

В ответ на этот вопрос следовал рассказ о немецком обыске и листовках, спрятанных в младенческих пеленках. Гестаповец листовок не нашел, но «Иллюстрированную историю Польши» порвал. Методично, по-тевтонски, страница за страницей, а потом бросил в огонь.

В отличие от немецкого функционера безопасности первые солдаты Красной армии (не русские, скорее это были азиаты), которые ворвались в наш магазин, грабанули яйца, а белым порошком воспользовались, чтобы посолить их. Соль в том, что это была белая краска, что однако не помешало «освободителям» — совсем как в Гданьске у Грасса — грабастать эту «соль», велосипеды, женщин и часы вволю. Один из наиболее просвещенных солдат отличился немалым умом, приказав одной из моих прабабок (кажется, это была баронесса Зофья Хоппен) найти как можно скорее какого-нибудь мужчину, чтобы «переделать большие часы в маленькие, наручные». Услышав, что это невозможно, bojec объяснил, что невозможно из маленького сделать большое, а наоборот всегда можно. Советы сожрали также нашего пса породы пинчер.

Вот такое лирическое отступление. Рядом с этими печально-смешными историями появилась реальная советская правда и, как всегда идущее из России, — преступление. Недалеко от нашего магазина, в брошенной фабрике, поместилось НКВД и занялось продолжением катыньского убийства. Часто за какую-нибудь книгу типа «Иллюстрированной истории Польши», по доносу соседа, или же они сами придумывали повод. Ведь Катынь была за придуманную «вину».

Плохая вода и воздух имеют влияние на элиту.

Сколько раз я размышлял о том, как же польская элита допустила такое преступление? Как случилось, что народ ограбили, уничтожив элиту, отсутствие которой чувствуется до сих пор? Элиты, следует добавить, поликультурной и полиэтнической, — потому что в Катыни русские убили и поляков, и евреев, и многих представителей других национальностей и религий. Как это стало возможным, что до сих пор никто не напомнил союзникам об их предательстве? В чем причина это безумной амнезии?

Я утверждаю, что причина упадка народа и государства, который мы сегодня наблюдаем, в целом ряде событий (первым эту мысль высказал профессор Павел Вечоркевич), начавшемся смертью Маршала. Среди этих несчастий я считаю Катынь трагичнейшим этапом. Отношение к этой трагедии предопределило судьбу многих поколений. Принужденные жить во лжи, мы не в состоянии были создать нормальные государственные и общественные структуры.

Поэтому так трудно сегодня что-то построить, создать, а пристрастие к времянкам, грязи и гонкам на автомобилях, жертвами которых становятся дети, — повсеместно. Поэтому Варшава — не город, а, как точно сказал один из ее заклятых врагов, какой-то дорожно-таможенный перекресток среди складов и паркингов. Отсюда такие трудности с любым творческим процессом, отсюда заливные леса в центре «европейской» столицы.

Но как же может быть иначе, если пришлось воевать с ветряными мельницами и считать это добродетелью? Как может быть иначе, если национальный генофонд не был передан следующему поколению, потому что русские закопали его в катыньском лесу?

Славой-Складовский был прав: чистота — это основа.

Вдобавок ко всем перечисленным несчастьям у нас еще несколько десятков тонн животных экскрементов в год, загаживающих улицы Варшавы (и не убираемых, сами утилизируются).

Как говаривал мой незабвенный, ныне покойный преподаватель гражданской обороны майор Норвид-Нойгебауэр: «Сынок, имей в виду, г…о лезет в мозг, и следует избегать его… а каловые бактерии попадают в глаза, уши и т. д…поэтому, сынок, чистота так важна, вольно!». Мой мудрый учитель понимал, что создавать поколение надо, начиная с простого и самого важного. В конце концов, он воспитал два поколения солдат. Я думаю, ему и в голову не приходило, что его коллеги-офицеры закончат свой жизненный путь в общей яме, убитые выстрелом в затылок. Из немецкого оружия и немецкими пулями — на всякий случай.