Валентина Полухина - Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)

Что касается того, что ему было свойственно всех поучать, это правда. Я шутя ему говорила, что он пытается меня агитировать. Поскольку на родине он все время протестовал, по- моему, потом ему просто хотелось с чем-то согласиться. Мне нравился его подход к студентам как старого учителя, старого отца — все его абстрактные рассуждения были на грани жизненного опыта. Иосиф был очень популярен среди студентов, они в конце года дарили ему или майку с репродукцией его собственной фотографии или что-нибудь в этом роде. Будучи щедрым к своим ученикам и к своим знакомым вообще, он давал им в руки тот же самый инструмент, который им понадобился бы, пожелай они ему возразить. В последние годы своей жизни, в круглых очках, он был очень похож на профессора. И это еще раз подкрепляет рассказ Марии Моисеевны о двух поэтессах, похожих на школьных учительниц. Но поэты и профессора всего лишь похожи.

Вы наблюдали Бродского в общении как с итальянскими, так и с русскими друзьями. В какой степени его нежелание при- надлежать к какой-то группе, организации, стране, даже одной женщине детерминировано его страхом быть пойманным?

Да, я долго наблюдала Бродского. У него была аллергия на группы, общества, организации. Он ненавидел подписывать письма в защиту кого-то. Он мне говорил, что он подписывает только те письма, которые сам написал. Он не мог бы войти в чужую группу людей, вместо этого он создал свою собственную группу, группу Бродского. Собственный mondo.

Естественно, лидером этой группы считался он сам. Друзья его искренне и преданно любили. Он говорил мне, что очень хорошо выбирает своих друзей.

Помните, он писал: "Я плохой еврей, плохой русский, плохой американец, плохой христианин, но хороший поэт". Согласны ли вы с этой самооценкой.

Я согласна с тем, что он был очень хорошим поэтом. Я выросла на стихах Иосифа: когда я получала от него новую книгу, я ее открывала с таким чувством, как будто это еще не написанная мною самой книга. Даже не читала, я пожирала его слова. Я люблю в его стихах школьную, ленинградскую, уличную, снежную, рождественскую, меланхолическую, лесную, камерную, сентиментальную атмосферу.

предпочитаю его стихи вполголоса, нежели более напряженные, вызывающие немедленные аплодисменты, стихи на пятерки. Я люблю его сравнения, его богатое воображение, его рифмы. Иосиф говорил, что поэту необходима инерция, он должен жить в своем городе, повторять каждый день те же самые действия, и советовал мне не менять место жительства. И в языке он любил самую инертную и замедляющую часть речи — союзы. "Теперь так мало греков в Ленинграде…" — очень интересное начало именно в смысле инерции. Я помню, несколько лет назад мне довелось разговаривать на берегу Ирландского моря с талантливой русской художницей — Варварой Шавровой. Она сказала, что читала Бродского еще в России в самиздате, девушкой, в автобусе, и у нее сразу же создалось впечатление, что это нечто совсем новое, именно в смысле языка.

Помогает ли ваше знание Бродского-человека лучше понимать его стихи?

Несомненно. Вообще человек, который знаком с автором, оказывается в привилегированном положении и как читатель, и как переводчик, особенно если он сам писатель или поэт. После Бродского я познакомилась со многими русски ми поэтами и убеждена, что знание биографии поэта очень помогает, как и посещение его квартиры. Иногда даже один звонок чего стоит, так важно услышать голос поэта, голос ведь главный его инструмент.

Считаете ли вы Бродского религиозным поэтом?

Сказала бы, нет. Чувствовалась в нем какая-то дистанция, отстранение, удаление от земных сует, как бывает у больных людей. А он был ведь очень болен. Или у людей, которые многое испытали, многое потеряли. Сам о себе он говорил: "Я тертый калач" или "Я далеко не святой".

Вы перевели всего Пушкина на итальянский. И хорошо знакомы с его мировосприятием и его значением для русской культуры. Можно ли Бродского назвать современным Пушкиным?

Да, я много переводила, кроме Пушкина, перевела "Анну Каренину" и многих современных поэтов. Я не вижу в Бродском современного Пушкина. У Иосифа нет галантности, нет французской культуры XVIII века, нет так хорошо известных нам "ножек" Пушкина. У них действительно много общего, но скорее в характере: оба Близнецы, родились в мае, 26-го и 24-го; умерли в январе, 29-го и 28-го. Как будто у них был общий гороскоп. Общая неуловимость и двойственность, донжуанство, остроумие и мрачность, экстравертность и в то же самое время какая-то нелюдимость. Сравните, у Пушкина в "Онегине": "Кто жил и мыслил, тот не может / В душе не презирать людей" и у Бродского в "Натюрморте": "Я не люблю людей". Правда, тут следует отдать дань литературному клише.

Я так представляю себе одну из родословных в русской литературе: Толстой от Пушкина, Ахматова от Пушкина, Толстого и Достоевского, Бродский от Ахматовой, многие современные поэты от Бродского, как Борис Рыжий, Олег Дозморов, Елена Тиновская и другие. Живут, пишут, страдают и умирают уже потомки Бродского.

Как вы оцениваете триумф Бродского на Западе?

Я благодарна Бродскому за все то, что он нам подарил. Но хорошо бы определить и место его современников и поэтов помоложе. Всякий триумф всегда в какой-то мере есть форма тирании. Я помню, как Иосиф позвонил мне из Лондона в день известия о Нобелевской премии и спросил каким-то жалобным голосом: "Пожалуйста, скажи, что ты рада". Я ответила: "Конечно, я рада. Вы большой молодец". Но мне показалось очень странным, почему он сомневался, что я рада, почему у него был такой жалобный тон.

Был ли Бродский в Риме в ноябре 1995 года по делам Русской Академии? Принимаете ли вы какое-либо участи в работе Фонда имени Бродского?

Я читала в газетах, что Бродский был в то время в Риме и что он намерен создать Российскую Академию. Я не член Фонда имени Бродского, но я работала с поэтами, которые получили стипендии этого Фонда. Я представляла Тимура Кибирова в первый раз в Римском университете и переводила его. Переводила и других стипендиатов Фонда: Строчкова, Стратановского, Елену Шварц, Айзенберга. Мои переводы опубликованы в разных итальянских литературных журналах. Я думаю, что Иосифу было бы приятно об этом узнать. Он сам, мой агитатор, всегда меня учил, что поэзию надо распространять, и мне чрезвычайно приятно осознавать, что все эти поэты говорят по-итальянски моим голосом. Я переводила и других поэтов, приглашала их на международные фестивали и сейчас планирую составить антологию русской поэзии на итальянском языке. Поэты, со своей стороны, мне благодарны и всегда помогают, когда я их прошу об этом. Зимой этого года я составила антологию современных русских рассказов, и поэты мне помогали советами, кого включить и где найти интересный материал.