Валентина Полухина - Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)

В какой степени эта дружба была важна и для вас и для них?

Для меня очень важна. Не только тогда и там, но навсегда. В ленинградском общежитии для студентов из капстран на улице Шевченко, дом 2, тайно хранила черно-белую фотографию Иосифа, может быть, еще и потому, что его имя было под запретом. Было весьма опасно говорить, что ты его знаешь или что ты встречаешься с его родителями, тем более в коммунальной квартире. Для такой девушки, какой я тогда была, все это было весьма привлекательно. До сих пор, между прочим, у меня на левой руке — а я левша — сохранился шрам от тяжелой двери телефонной кабины на улице Пестеля.

Родители Иосифа составили мне компанию, кормили меня, их немного развлекала, дарила маленькие полезные вещи: вино, шоколад. Иосиф дал мне немного денег, чтобы я покупала для них кое-что в магазине "Березка", где товар был лучшего качества. На Рождество я ездила в Италию и оттуда привезла свитер и ботинки для Марии Моисеевны и костюм для Александра Ивановича, а также календарь с репродукциями Боттичелли и кое-что еще. Для матери я потом купила еще шапку в другом конце Ленинграда. Но не это главное. Я до сих пор помню их пословицы и поговорки, ее кухонные советы, его максимы, например что перед встречей с начальством надо сытно поесть. Я бы добавила: и перед тем, как идти к зубному врачу, то есть накануне страдания.

Вы заметили, что Иосиф был похож на своего отца. Только ли внешним было это сходство или более глубоким?

Иосиф был несомненно похож на отца, но отчасти и на мать. Она своей красотой смягчала его черты, унаследованные от отца. Выпуклые голубые глаза отца и только намек на выпуклость глаз у Иосифа. То же можно сказать и про его горбатый нос, у Иосифа нос был больше похож на материнский. То же самое с облысением. Но Иосиф был молодым, ведь он и умер в возрасте моложе отца. После смерти матери в 1983 году Иосиф просил меня написать письмецо отцу, "нежненькое, как предыдущее, которое ему так понравилось". У отца и у сына было еще нечто общее — быстрые руки, маленькие, белые. Да, у Александра Ивановича на правом мизинце был очень длинный ноготь. Было у них и большое внутреннее сходство: отец после свадьбы не пошел жить вместе с женой, а остался в своей прежней квартире [116] Бродский родился на Петроградской стороне, а рос на улице Рылеева, где жила мать; отец жил на углу проспекта Газа и Обводного канала. (См.: Соломон Волков. Диалоги с Иосифом Бродским… С. 20). . И только время от времени ездил к жене и к сыну. Она очень критически относилась к нему и иногда говорила: "Что-то таинственное есть в нем, — и добавляла: — Он эгоист, а мой сын не эго ист". И упрекала его, что после того, как они поженились, он ни разу не сводил ее в ресторан. Общее у отца и сына было отношение к женщинам. Они оба считали, что социальная жизнь — это мужское дело, а женщинам лучше дома сидеть. Оба они любили, чтобы последнее слово оставалось за ними. Оба обладали необыкновенно быстрой реакцией, сообразительностью, практической ловкостью. Отличала их и любовь к блеску и увлечение женщинами. Мария Моисеевна косо смотрит на мужа за столом и говорит: "Он только любил проникать в чужие спальни". Еще Александр Иванович любил помпу, официальность. Я бы сказала, что Иосиф в какой-то мере тоже.

Странно, у меня совсем другое впечатление, что Иосиф не любил официальные мероприятия и избегал торжественных церемоний. Так, он отказался от поездки в Японию, получив приглашение от самого императора; отказался он и от поездки в Санкт-Петербург на церемонию вручения ему звания почетного гражданина города. Выспрашивал ли вас Иосиф о подробностях жизни родителей, когда вы с ним встретились после возвращения в Италию?

Иосиф, как и его родители, страдал от воспоминаний. Помню, мы были на кухне у моей венецианской приятельницы, пили чай, он спросил: "Она тебя угощала, да? Правда, она замечательно готовит?" Он вообще сильно скучал. Я помню, как я ему однажды показала свой ленинградский вельветовый альбом. Иосиф так медленно поворачивал странички, как будто он боялся того, что увидит за углом каждой страницы. Он говорил мне и писал, что когда был молодым, ему хотелось уйти из дома, хотелось жить отдельно. Но позже он понял, что на самом деле дома и была единственная настоящая жизнь. Его родители все время спорили, несерьезно, но постоянно. Так же любил спорить и Иосиф; видимо, это напоминало ему семейную жизнь.

Ваша дружба с Иосифом продолжалась несколько лет. Были ли в ней ямы и буераки?

Интересно определение наших отношений как дружба. У меня не было дружбы с Иосифом, скорее была война. Я спрашивала себя в дневнике и его в письмах: "Вы кто? Друг или враг?" Между нами были длительные паузы тишины, когда мы были вместе. Он был больше меня, по крайней мере, по росту, возрасту, языку, культуре. Я, как маленький Давид женского пола, внимательно его слушала, следила за его советами-упреками по поводу моего чтения. И одновременно я изучала его поведение, хотела его понять, раскрыть и ему противостоять, как-то защититься от него, спастись, освободиться от него. Иосиф об этом знал и называл это намерение "поставить на мне крест". Но мне это долго не удавалось осуществить. Я читала и читала, потому что Иосиф говорил, что литература, особенно поэзия, развивает человека. Мне надо было быстро вырасти. Я была с ним наедине, и никто не мог мне объяснить, кто такой Бродский.

Были ли в наших отношениях ямы и буераки? Ямы для меня, иностранки, это места, где лежат покойники, где люди отдыхают. Я же горела, и процесс горения требует кислорода.

Горение — это свет высокого пламени при свете солнца. Мне, увлеченной сердцем, надо было оставаться трезвой умом. Мне требовалось уловить его психологически, а он не позволял сформулировать представление о себе, он все время посылал противоречивые сигналы, создавая разные образы самого себя. По-моему, за всем этом туманом крылась какая-то неуверенность. Он притягивал к себе и уходил. Он крал любовь у других, чтобы скрыть свою неуверенность. Он уходил во имя самостоятельности. Какое усилие, не правда ли? Он мне говорил иногда о своих сомнениях, но мне трудно было поверить, потому что он посылал слишком много противоречивой информации. Он просил у тебя постоянства и покровительства, как всякий бездомный, но взамен давал слишком мало, в лучшем случае удалялся, делая тебя слабее и этим самым как бы удерживая тебя. Как будто у него это было единственное средство. Есть в этом нечто детское. Короче говоря, я не могла себе позволить свалиться в яму. Наоборот, я была очень бдительной, живой.

Что означало присутствие Иосифа в вашей жизни? Присутствие Иосифа в моей жизни на самом деле было постоянным его отсутствием. Он именно этим и играл: показывался и исчезал, но не насовсем, держал меня на длинном поводке. Поводком был телефон. Закончилось тем, что я поехала однажды на велосипеде в телефонную компанию и попросила, чтобы мне изменили номер телефона. Потом я на время уехала из Рима в деревню и стала жить с художником Руджеро Савинио, который впоследствии стал моим мужем.