Дмитрий Коваленин - Коро-коро Сделано в Хиппонии

Низкий поклон ему. Искренняя благодарность.

Кот и Каневский провожают нас в самолет. Стоят у стойки, как солдаты в строю, только что честь не отдают. Эх, старая гвардия…

Весь перелет до Токио Гребенщиков, закрыв глаза, слушает в наушниках свою электронику, и по крыльям его носа то и дело пробегают сполохи белого света.

Последний вечер. БГ опять хочет мяса.

— Я думаю, самое время поесть сябу-сябу, — объявляет Боря сразу по прибытии в аэропорт Ханэда.

Нас осталось ровно семь с половиной: Гребенщиковы, Васильевы, мы с Джимми и Рубекин с аппаратурой. Ни в какое такси не влезаем, хоть тресни.

— О-оукэй… — поднимает Джимми указательный палец и идет арендовать микроавтобус. — А ты пока вычисли сябу-сябу покруче! — просит он меня.

Что-либо круче Гиндзы в Токио придумать сложно. Звоню в лучший гиндзовский ресторан, заказываю места, говорю, что приедем минут через сорок. Перетаскиваем сумки к стоянке и от нечего делать играем в слова. Вскоре подруливает Джимми на казенном микроавтобусе.

Загружаемся. На приборной панели светится экранчик спутникового навигатора.

— Говори адрес, — командует Джимми.

Забиваем центр Гиндзы в компьютер, и над нужным местом на карте города зажигается крестовая мишень.

— Только не стреляй, — умоляю я.

— Yep, I’ve been warned , — кивает Джимми, трогая с места. — Don’t press the red button…

Выруливаем на хайвэй и разгоняемся под 130. Каждую минуту в динамиках звенит колокольчик и механический голос японской девушки эротически вскрикивает:

— Через пятьсот метров — направо, ага?

Ага, милая. Вот только Тарковский снимал эти магистрали-небоскребы [21] Композитор Эдуард Артемьев вспоминал о съемках «Соляриса» в Токио в 1971 г. так: «Помните проезд по туннелям в Токио? Там очень сложный звук был, и вообще этот эпизод казался мне одним из самых удачных… Я сделал, но чего-то не хватало, какой-то энергии. Андрей Арсеньевич говорит: «Надо чего-то тяжелого в ощущении». И знаете, что мы закатили? Проезд танков! Конечно, очень глубоко, так, что их не узнать — но это то, что дает ощущение тяжести». для «Соляриса» днем и в монохроме, а мы здесь — ночью и внутри. И скорость побольше будет. Как бы не промахнуться. Один неверный поворот — и разворачиваться придется на другом краю Хонсю…

— Следи за надписями, я не успеваю! — просит Джимми. Погружаюсь в мельтешащие за окном иероглифы. Народ сзади смолкает, придавленный скоростью. На минуту в машине повисает гнетущая тишина — лишь механическая девушка продолжает монотонно выкрикивать указания. Наконец нервы водителя не выдерживают:

— Guys, talk! — кричит Джимми, вцепившись в баранку. — Just make any sound, you know? I need to be sure we’re still alive!

И по двенадцатиместной «тойоте» на ста тридцати км/ч раскатывается хорошо поставленный хохот Гребенщикова.

Через полчаса влетаем на всем скаку в Гиндзу, паркуем машину и отправляемся по сябу-сябу.

Ресторан «Суэхиро» на Гиндзе — это, скажу вам, нечто особенное. Именно здесь подают знаменитую «мраморную» телятину с мясозаводов Кобэ. Телят этих выращивают до двух лет, постоянно массируя и потчуя пивным суслом. Два года райской жизни — и на стол к богатым гурманам. Такая вот бывает судьба. Пожить так, что ли, как-нибудь в следующей карме?

В результате получается нежнейшее мясо, которое почти не нуждается в термической обработке. Подцепляешь палочками листик сырой телятины, макаешь в суп, кипящий в кастрюле посередине стола, болтаешь его там три-четыре секунды, вынимаешь, макаешь в соус — и в рот. Жевать почти не нужно, тает само собой.

— Но главный секрет — когда болтаешь его в кастрюле, приговаривай волшебное слово «сябу-сябу», — рекомендует Ирина Сашечкам Васильевым. — Так гораздо вкуснее.

— А что само слово-то значит?

— Шалтай-болтай, — инстинктивно догадывается прожженный гурман Гребенщиков.

Прямо из воздуха появляется сомелье в костюме с бабочкой, уточняет, какое мясо мы выбрали, и рекомендует самое подходящее к нему красненькое в заведении.

Первый тост — за Джимми, который, увы, с нами выпить не может: впереди еще полчаса за рулем. Зато первый раз за всю поездку вижу нашего большого (под два метра) «американского братушку» расслабленным и довольным. Все, что им было спланировано, состоялось в лучшем виде.

После тоста за музыку я не выдерживаю и спрашиваю:

— Так все-таки, Боря… Кого, по-твоему, можно слушать сегодня в России без боли за потраченное время?

— Никого, — отвечает БГ, не задумываясь ни на секунду.

— Как? Вообще никого?

— Вообще, — пожимает он плечами.

— Ну вот как ты можешь так говорить об огромной стране? — качаю я головой. — Какой ты все-таки категоричный, я не знаю!

— Но ведь так оно и есть… — грустно вздыхает Боря.

Джимми Брайан — человек-пароход.

Утро в Нарите. У стойки регистрации на Москву какой-то японский студентик, пыхтя и волнуясь, долго не может захлопнуть здоровенный, под завязку набитый барахлом чемодан. Саша Васильев бросается ему на помощь и долго прыгает на чемодане коленками, пока мы со студентиком давим на защелки. Общими усилиями забороли минуты через три. Выходим из зоны регистрации — и вдруг прямо перед нами сгибается в поклоне седенький японский старичок.

— Спасибо вам за сына, — очень искренне благодарит он.

— Какого сына? — удивляюсь я.

— Вон того, с чемоданом. Да хранит вас Ками-сама. Счастливого пути…

Прощаемся. Боря обнимает меня и просит не теряться в пространстве.

— Никогда! — говорю я первое, что приходит в голову.

— Never say never… — мерзко хихикает в мозгу Матрица голосом Шона Коннери.

Запускаю в Шона табельным сюрикеном. Экран дымится и издыхает. Жизнь продолжается.

Токио, апрель 2004 г.

Есть такая партия в Японии — «партия чистой политики», Комэйто. И есть при ней такое Общество Создания Ценностей — Сока-Гаккай. Партия-то — из буржуев-толстосумов, а вот общество — из людей попроще: селян всяческих, горожан малообеспеченных и целой армии неимущих студентов.

Если вам вдруг придется быть неимущим в Японии и до зарезу понадобится высшее образование — не отчаивайтесь: вспомните о Сока. На самых льготных условиях вы будете приняты в университет, расположенный в каких-нибудь сорока минутах электричкой от центра Токио. И если вы согласны выполнять некие Сущие Мелочи (о которых ниже), слушаться старших и разносить по всему белу свету великие идеи заведения — будьте уверены: окончив через четыре года университет, вы будете удачно пристроены в теплое место с хорошим окладом в кругу единомышленников и коллег по мировоззрению. По субботам будете собираться с ними в большие и чистые «Сока-клабы», где ваши хоровые молитвы о всеобщем счастье Он услышит яснее всего. И если вам повезет, ваши сборища посетит сам Великий Учитель Икэда Дайсаку, прикоснуться к которому вы будете мечтать с первого же дня обращения в Истинное Учение.